Боже, пожалуйста, кто бы это ни был, пусть у него получится.
Двое ублюдков матерятся.
- Сходи, посмотри, что там.
- Дооралась, сука!
Я получаю пощечину, после чего мне зажимают рот.
- Только пискни!
Один из них выходит из комнаты, а через полминуты возвращается, причем выглядит растерянно, сконфуженно.
- Уходим, Седой.
- Чего? С какой стати?
- Пошли, говорю, - он кивает на дверь, быстро надевает рубашку, в спешке хватает вещи со стола.
Но второй даже не шелохнется. А я слышу, как пульс бахает в ушах, вдыхаемого носом воздуха не хватает, мне становится дурно, картинка перед глазами плывет. Глотнуть бы ртом воздуха. Хотя бы разочек. Идущая следом ругань теряется, я упускаю слова, суть разговора. Мне плохо, тошнота подкатывает к горлу.
Я все еще в порванном платье с зажатым ртом на кровати, белоснежные простыни которой измазаны в крови, струящейся по моему лицу из губы и носа.
- Неприятности мне не нужны. Валим, - говорит тот, кто уже оделся.
- Нихрена подобного, - басит над ухом второй. - Я распалился. Струсил - вали! Мне мальчишка не указ.
- Как хочешь. Но я пас, - тот разворачивается и уходит. Надежда, за которую я отчаянно ухватилась, рассыпается. Тот, которого назвали Седым, по-прежнему прижимает меня к кровати, наваливается всем телом, отчего мои кости хрустят. Хватает за бедро, и наконец, отрывает руку ото рта. И я кричу. Боже, у меня словно заново прорезался голос. Да так, что горло начинает саднить, словно его исполосовали ножами. Я ору, что есть мочи, как новорожденный ребенок, впервые глотнувший кислорода. Пожалуйста, кто бы ты ни был, зайди в комнату и помоги!
И он словно читает мои мысли. Залетает в спальню, запрыгивает на кровать и быстрым движением ударяет насильника двумя руками по ушам. Тот хватается за голову, стонет, и скатывается с кровати. Я быстро сажусь, подтягиваю одеяло до горла, с ужасом глядя на того, кто пришел на помощь. Мистер молчаливое высокомерное собственной персоной. Спасибо тебе, Костя, только не бросай меня здесь, не уходи!
Тот смотрит на меня вытаращенными, безумными глазами, потом поворачивается к насильнику. Резким движением показывает на дверь. Зубы сжаты, ходят желваки на побледневших скулах. Тело напряжено. Боже, он в два раза худее стоящего напротив ублюдка.
Поток слов Седого содержит столько матов, что я едва улавливаю общий смысл:
«Не вздумай играть со мной в буду-не буду, хочу-не хочу. Я тебе не мальчик на побегушках».
Костя ударяет по своей руке и снова показывает на дверь, проводит пальцем по горлу. Не знаю, как ему удается, но по жестам понятно все, что он хочет сказать. Он приказывает уходить, для этого необязательно знать азбуку глухонемых.
