— А у тебя есть достоинства? — раздражённо складываю на груди руки.
— Лучше не зли меня, детка, — говорит тихо, но от его голоса мурашки по коже разбегаются, словно испуганный табун лошадей.
Правда, страх был недолгим, потому что меня безмерно злит его поведение; почему я должна перед ним извиняться, да ещё терпеть его нахальство и хамство? Если бы не кошелёк его родителей, он бы тоже сейчас трясся где-нибудь в сторонке в ожидании распределения в семью какой-нибудь богатой стервы, а не строил из себя оскорблённого мачо!
Хотя погодите-ка…
— Хочешь сказать, что без моих извинений ты спокойно спать не сможешь?
Пару секунд он всматривается в моё лицо, и в его глазах я вижу горящее желание отомстить, которое меня до чёртиков пугает, а после… фыркает, обходит меня по касательной, намеренно задевая плечом и наверняка оставляя ещё один синяк, и скрывается на лестничной клетке.
Ну и что это только что было?
— Похоже, тебе светят огромные проблемы, — насмешливо роняет стоящая неподалёку блондинка. — Если попадёшь в его семью — со спокойной жизнью можешь попрощаться.
— Ты хоть знаешь, кому нахамила? — подключается к «разговору» шатенка.
— Я никому не хамила, — не соглашаюсь. — Он, в отличие от меня, видел, куда идёт — кто ещё из нас должен извиняться?!
— Это Ярослав Поляков, — словно не слыша меня, продолжает гнуть свою линию блондинка — Олеся, если судить по персональному пропуску. От звука имени парня вдоль позвоночника прокатывается гигантский ледяной валун — эту фамилию не знает разве что полный социопат: его отец — второй совладелец «Утопии» из четырёх. — И, судя по его взгляду, он тебя так просто в покое не оставит.
Хмурюсь, потому что это маловероятно: ему незачем заострять внимание на какой-то серой мыши вроде меня; ну и, к тому же, я уже знаю, к кому попаду, так что стратегия блондинки по моему запугиванию работала не очень хорошо.
— Мне всё равно, кто он такой; и что собирается делать, меня тоже мало волнует.
— А волноваться стоило бы, — качает головой шатенка, и меня наконец-то оставляют в покое.
Через полтора часа, когда косые взгляды, которые я изредка улавливала на себе краем глаз, уже начали меня нервировать, на табличке загорелся мой номер, и я скрылась внутри кабинета как утопающий в спасительной шлюпке. Меня встретила приветливая медсестра — что странно, учитывая, как в нашем обществе относятся к аккомодантам — и жестом указала на кушетку за ширмой. Там я оставила свои вещи и разделась до белья; меня взвесили, измерили рост, сняли мерки — неужели это и в самом деле так необходимо? — взяли кровь для всевозможных анализов и проверили, действительно ли я всё ещё девочка. После она порасспрашивала меня о том, чем я болела, и на какие лекарства есть аллергия. Всё это было достаточно мерзко, и, хотя и проделано аккуратно и профессионально, лишь ещё больше унижало меня как личность. Я чувствовала себя племенной кобылой, которую проверяют на породистость и достойность вообще выставляться на торги.
