Томас молчит и повторяет про себя стихи седого араба. Чагатаец не пожалел времени на объяснения, перевел и стихи.
… Друг мой Бишр, я враг оружья! Ненавистник я войны. Развлеченья да пирушки, вот чем помыслы полны…
"В нашей земле," – сказал тогда чагатаец, – "нет знати, нет господ, нет налога. Правители нашей земли выбраны всеми людьми Самарканда на общем сходе."
Томас, помнится, изумился здорово. Тут чайханщик подал им сладкий шербет и горячий чай, райской ласкою пролившийся на иссохшую пустошь Томасова желудка… Вот сейчас, на холодной глине, перед входом в Аламут – зачем же он это вспомнил? Нет, скорей стихи араба, перебить урчание голодного брюха! Как там дальше:
… Для меня что налокотник, что нагрудная броня… Ваши шлемы, скачки, кони – это все не для меня!…
Чагатаец рассказал: первый из трех выборных правителей восставшего Самарканда – ученик духовной школы, по-здешнему "медресе", и звать его Мавлан. Второй – всего лишь старшина цеха трепальщиков хлопка, отнюдь не высокорожденный и не богом данный потомок владык. Звать его Абу Бакр Калави.
А третий вовсе стрелок из лука Хурдак Бухари. Бухарец, значит.
И ничего, правят! Отбили нападание монголов.
… Увидав, что из пустыни бунтарей летит отряд, мигом я, коня пришпорив, погоню его назад. И, когда людей в атаку вы готовитесь вести, об одном лишь помышляю – как бы ноги унести!…
Томас хихикнул: стихи забавно расходились с воспоминаниями.
Сосед по шеренге покосился на него с удивлением:
– Эй, ференг! Я думал, ты уйдешь раньше всех.
Томас улыбнулся ему и не ответил.
– Ференг! Я здесь во имя Пророка и ради рая. Во имя чего же здесь ты? Разве в мире что-то есть превыше Аллаха? Ференг! Нет бога, кроме Аллаха! Слышишь! Нет бога, кроме Аллаха! Нет! Бога! Кроме!
Сосед подскочил, завертелся, размахивая руками, наподобие диковинной птицы. Захрипел, пуская изо рта белую пену. Вышли фидаины Аламута, видевшие не раз, как сходят с ума от напряженного ожидания. Взяли соседа под руки и вывели из внешнего двора; Томас не видел, что дальше по дороге бедолагу просто столкнули в пропасть. Правда ведь – чего возиться с умалишенным?
Возвращась, фидаины для порядка пнули нескольких сидельцев, а на Томаса решили помочиться. Он же неверный ференг!
Но взгляда Томаса не выдержали, обошлись парой затрещин.
Отец по праздникам и то сильнее бил. Пока люди шерифа Роттервудского не поймали отца прямо на охоте и не привязали его к рогам дикого оленя. Обнищавшую семью продали за неуплату подати, продали евреям-ростовщикам в долговую кабалу. А те давно знали, что на далеком востоке нецелованая блондинка стоит побольше, чем в Англии служанка. Так вот и выплатила долг семья Томаса.
