— Эй, лебеди! Несите мой низкий поклон! Я не погиб еще. Я приду!
Но кто-то зло смеется во мне: «Придешь? Ха-ха». И сердце вдруг обливается черной кровью. Скрылись.
— Лебеди! Вольная стая. Счастливый вам путь!
Слышу — чьи-то шаги. Оглядываюсь — тунгус. Стоит возле меня, глядит жалеющими глазами, удивленно говорит:
— Как попал? Пошто? Откуда?
Стараюсь приветливо улыбнуться, спрашиваю:
— Ну, как, бойе, до Туруханска доберемся мы, не замерзнем?
— Какой Турухан. Сдурел, ты. Поздна... Борони бог! Зима... худой твое дело. Сдохнешь!
Сердце вдруг покрывается льдом, обмирает. Вот встало солнце, а я его не вижу: темно кругом и тоскливо. Я через силу улыбаюсь, еле сдерживая боль, хлопаю тунгуса по плечу и дрожащим голосом говорю:
— Пойдем, бойе >[2], чай пить.
— Пойдем. Чай так чай... Можна...
Он весь в мехах: чикульманы, парка, рукавицы. По лбу красная повязка, из- под нее торчат, словно у индейца, черные космы жестких волос. За плечами тугой лук, в руках острая рогатина - пальма, за поясом болтается десяток убитых белок. Добродушными, доверчивыми глазами он смотрит на меня и говорит:
— Оставайся, бойе. Зверя промышлять будем, тайга гулять будем. Э!
Я молчу. Мне не до гулянья. На шитике проснулись. От костра струится голубой дымок и розовеет снег на вершинах гор.
Вот третью неделю живем в глухой тайге, в избушке зверолова, поджидаем тунгусов: они поведут нас на юг, к Ангаре. Путь будет труден, мы это знаем: по тайге, без дорог, без теплого угла, через снега, буран, морозы. Мы также знаем, что еще долго будут нас ждать в родном краю, и когда пройдут все сроки, нас станут оплакивать горько. Но что же делать? Надо мириться, иного выхода нет. После встречи с тунгусом, когда наш скудный флот — два шитика и три лодки обледенели, мы решили, пробивая шестами тонкий лед, плыть дальше, наугад, в надежде повстречать жилье. Мы плыли день и ночь. На быстрых местах шитики неслись сломя голову, то и дело ударяясь о невидимые в ночной тьме камни. Мы прекрасно знаем, что от иного внезапного удара шитик может перевернуться. Если спасемся сами, погибнет остаток сухарей. Так и так — смерть. Однако раздумывать некогда, плывем. И вот подул ураганный встречный ветер. Наши лодки почти остановились. Мы бросили весла, шли на шестах. Но шесты один за другим ломались, за целый день мы едва проходили версту. А нам нужно лететь стрелой, чтоб не по- гибнуть. Ветер дул целую неделю. Мы коченели от холода, лица опухли, руки разбиты в кровь. Мы теряем последнее мужество. И одно на душе: «скорей бы конец». Вдруг, совершенно неожиданно, как молния в ясный день — избушка зверолова. В ней люди. Итак, мы третью неделю живем в этой родной, дороже каменных палат избушке.
