– Я сколько живу, а котолаков в жизни не видел, – рассуждает дядька Завид, пока они обдирают бестию. – А вот Зычко, дядька мой по матери, видел. То есть увидел раньше, чем котолак на него сиганул. Теперь у него остался один глаз да одна рука рабочая, а вторая больше для виду болтается. Но зато у него на заплоте котолачий череп щерится, а у тётки Радмилы душегрея котолачиной оторочена. Паскудная зверюга. Нюх лепше волчьего, слышит – куда там летучей мыши, а видит хоть днём, хоть ночью за полторы лиги.
Фэнтезийное словечко звучит естественно и непринуждённо. Стас вспоминает, что здесь это нормальная мера длины, по-нашему около пяти километров.
– И умнющий, зараза! Самый умный зверь – всё-таки зверь, а котолак тебя в лесу скрадывает, как человек. Людей ненавидят, убивают не затем, чтоб зъисть, а за просто так…
– Почему? – отваживается на вопрос Стас.
– Говорят, – отвечает дядька, – котолаки повелись от волочайки, которая богатого мужа отравила и всю его семью, а как дело раскрылось – бежала в лес, а там её лют покрыл. Вот и пошли. Не люди и не звери.
Шкуру и череп «няшного котика», к некоторому неудовольствию Влада, навьючивают на Завидова быка. Лосихи тревожно фыркают от запаха крови. На Владову лосиху усаживают Предрагу. Влад сидит позади и как-то само собой получается, что во время езды он приобнимает девушку.
Путь до хуторских полей проходит без приключений, чему Стас в глубине души рад: здешние приключения пахнут порохом, кровью и рвотой. И кровь не всегда бывает чужая.
– Хей, шурин! – окликает отец, когда они едут по меже.
– Чего?
– Давно спросить хочу… а куда ты… – он на секунду задумывается, – вчера уезжал? И позавчера тебя не было…
– Было дело, – откликается Завид. – С дядькой Нелюбом ездил свататься.
– Но? – Отец явно заинтересован. – К кому?
– К Богдану из Везничей. За Дарёнку, его среднюю дочку. Осенью свадьба. Дарёнка, по правде, с того года по мне сохнет, ну, а Богдан своей дочери не враг.
По пути до лосиного «ангара» Завид, который, кажется, рад отвлечься от неприятных раздумий, загружает спутников семейным эпосом. Мелькают имена – то забавные, то завораживающе-красивые. Он рассказывает про дядьку по матери, Мстивоя Толстого – знаменитого рыболова, обжору и знатока державных законов, про своего пра-пра-прадеда Сбыслава Ломаного, которого в юности чуть не насмерть задавил медведь…
– …А Лишко, младший сын Мстивоя, тот по весне свою долю в наследстве у братьев на золото обменял и в панцирные казаки пошёл волонтарем, – вещает дядька, когда они заводят своих скакунов в лосятник и рассёдлывают. – А что мешает? Грошей у него довольно, чтобы снарядиться, а коли испытания выдержит, «семь седмиц в пекле», как они говорят – ласково просим, брате, до наших лав. А лет через десять-пятнадцать, если жив будет и грошей накопит, сможет своё копьё собрать и будет рыцарем. Правда, дети его рыцарство не наследуют, потому что он из простых. Вот только если его, уже когда копьё станет водить, на рати срубят, или от боевой раны помрёт, тогда его сыны будут рыцарями с крови и кости…
