. Спойте-ка мне лучше „Вахту на Рейне“, да угостите кружкой пивка».
— И вы угостили?
— Ах, Алексей Николаевич! Никогда я не пел так весело, как в тот вечер, вместе с моим Императором. Тогда-то я и выпил лучшую кружку пива в своей жизни…
— Ну, а что же было после?
— Потом он посидел еще немного с нами задумавшись, встал, и со словами «Спасибо вам, друзья. Вы славно проводите свое время!» вышел…
Эпизод этот имел место после марта 1901-го года, когда в Бремене на Вильгельма было совершено покушение анархиствующим психом: кайзер был ранен брошенным ему в лицо куском рельса. Пожалуй, после подобного прецедента иной правитель запросто мог бы отказаться от «излишней близости» к простым подданным.
Не таков был Вильгельм. Страх прослыть трусом в глазах народа был в нем сильнее любых личных опасений. И справедливости ради, сопоставляя факты, нужно согласиться, что «трусоватость» германского монарха в большей степени относилась к возможности испортить публичное реноме или проиграть в «Большой мировой игре», как «император и король», чем к вульгарному бытовому страху за себя, любимого.
К сожалению, о «хождении в народ» царя Николая II говорить не приходится. Ничем подобным наш будущий самодержец не отметился даже в молодые годы. Согласитесь, но вечерять с шампанским в офицерском собрании лейб-гвардии гусарского полка совсем не одно и то же, чтобы взять, да в одиночку заглянуть «на огонек» в трактир, где ведут свои задушевные беседы и поигрывают в «фанты» нижние чины. Это вам не по Кшесинским и ей подобным «картофелинам»[3] шастать…
Кстати, как доверительно, на ушко, сообщил Балку Тэпкен, кое-кому из лиц низших сословий дружеские отношения с кайзером принесли дворянские титулы. И даже ренты! Вильгельм II был чужд традиционных условностей во многом. При желании, или просто под настроение, он мог «за песни жницу сделать» если и не королевой, то баронессой — запросто. «Царь я, или не царь?»
С другой стороны, Василий узнал, что Вильгельм просто от скуки или под юморок мог назначить кого угодно своим «шутом на час». Любого! Даже самого заслуженного и бравого вояку, сановника или министра! И получалось, что песни и пляски вприсядку Семена Михайловича Буденного перед Сталиным и поддатой компанией из цековского Политбюро — просто невинные, дружеские шуточки в сравнении с генерал-адъютантами, танцующими балетные па в сапогах и гламурных пачках.
На минутку попробуйте-ка представить себя на месте престарелого гофмаршала, по команде Экселенца отбивающего во главе едва живой от морской болезни свиты поклоны и приседания на предательски ускользающей из-под ног, мокрой палубе «Гогенцоллерна», штормующего где-то у берегов Ютландии. «Если жив пока еще — гимнастика?»
