Кто-то из них должен был погибнуть вместе с Макаровым и Верещагиным на «Петропавловске». Кого-то нашли бы осколок, пуля или штык во время четырех штурмов Артура. Кому-то предстояло взойти на Цусимскую Голгофу. Кого-то ждали безвестные могилы на склонах маньчжурских сопок. Чьи-то кости грызли бы одичалые псы в гаоляне вдоль мандаринской дороги…
Но здесь и сейчас этого уже не будет! Здесь и сейчас, карты судьбы легли совсем по-другому. История России идет по иному, неизведанному пути. Каким он будет для нее — во многом теперь зависит и от них. От них, от всех. Ныне — живущих…
Петрович говорил долго. Первые фразы давались ему с трудом. После Гриппенберга и Макарова, сумевших завести аудиторию почти до точки кипения, спускать людей на грешную землю для работы над ошибками и уяснения будущих трудовых планов, было тяжко. Тяжко, грешно, но надо…
Однако, вскоре он с облегчением понял, что общество внемлет ему с вниманием ничуть не меньшим, чем до этого обоим командующим, а, возможно, даже с большим: слишком животрепещущих он тем касался.
Почувствовав общий настрой, и случайно поймав на себе восторженный взгляд каперанга Рейна, Петрович продолжил свою речь, хоть и обращаясь ко всем собравшимся, но конкретно — как будто только к нему. Напряжение куда-то ушло, и мысль полилась свободно и широко:
— Я понимаю, что в такой день хочется говорить только о содеянном. О тех славных делах, в которых мы участвовали. Поминать добрым словом и полным бокалом наших дорогих товарищей, не доживших до победы. Все так…
Но именно память о тех, чьи жизни были положены на алтарь победы, заставляет думать сегодня об упущениях, допущенных нами ошибках, которые могли или стоить нам ее, или отдалить, увеличив многократно число погибших русских воинов — наших друзей и соратников.
Быть пророком — неблагодарная работа. Мирным новый век вряд ли будет. Не эту ли горькую истину мы вместе усвоили на собственном опыте? И, значит, не должно впредь допустить такого, чтобы наша Россия встречала войну, не будучи к ней готовой. Многие говорят, пишут, что, мол, Япония просто не выдержала долгой войны. По-видимому, так и есть. Ну, а мы? Мы выдержали бы ее, еще хоть полгода?
Может быть не все из вас знают, но четверть выпущенных нами при Токио снарядов были снарядами черноморских кораблей. На сегодняшний день флот имеет менее трети от довоенных запасов двенадцатидюймовых снарядов. Четверть, если не треть, прошедших войну корабельных артиллерийских стволов нуждается в ремонте, ещё четверть подлежит списанию из-за негодности к дальнейшей службе. Почти все истребители, миноносцы и половина остальных судов нуждаются в крупном заводском ремонте, все прочие в течение двух-трех лет.
