Загадочная душа и сумрачный гений | страница 48
Может, скажет кто, что, мол, не велика честь и слава для нас, азиатов побить? Пусть он этими словами и подавится! Или уже не помнит матушка-Россия иго монгольское? Да крымчаков набеги? Азиат в бою стоек и неистов. В достижении цели упорен, находчив и хитер. Так что противостоял нам противник вполне достойный. Нам ли об этом не знать, и этого не помнить?
А то, что за спинами у японцев прятались и всячески помогали им англичане и американцы — про то отдельный сказ. Вы с холодной головой и без лишнего азарта на то смотрите. Но сам факт бесспорен, и победу вашу только лишь возвеличивает…
Много добрых слов хочу сказать всем вам. Морякам, гвардейцам, армейским героям нашим, славным казакам. Но, простите, дорогие мои, не сегодня, — эскулапы столичные пять минут только дали. Вон, ручками машут, боятся, что простужусь. Я пока их пленник, — рассмеялся Макаров, — И их иго медицинское стоически терпеть обязан.
Но, дайте только срок, мои дорогие: вот силенок поднаберусь, и мы с вами флот наш российский поставим так, что англичане и американцы все от досады усохнут! Прочие же — завидовать будут. Да и про армию не забудем, не сомневайтесь. И впредь, учтите — мы, моряки и армейцы, одному царю, одному народу служим. И Бог над нами один. Так что и в мирное время гоните прочь все ведомственные усобицы, в единстве — сила наша!
А сейчас самое важное, то, что на сегодня осталось, Всеволод Федорович и Михаил Александрович скажут. Спасибо! С Победой, чудо-богатыри! Ура!
Пока Степан Осипович при помощи флаг-офицеров спускался с трибуны и неспешно шел к карете, раскатистое, гулкое «Ура!», подобно волнам бурного прибоя, катилось над набережной и рейдом. Флот боготворил своего командующего.
И все-таки, первым, кого собравшиеся не только провожали громовым «Ура», но им же встречали, был Руднев. Выйдя к микрофонам, он, казалось, поначалу никак не мог собраться с мыслями, или просто сознательно наслаждался мгновениями своего триумфа. Молча, с достоинством, пережидая устроенную ему овацию.
Но на самом деле, в душе Петровича в тот момент бушевала настоящая буря: сколько всего нужно было пройти, испытать и претерпеть ради вот этого, одного момента! Ради заслуженного им права обращаться к элите наших флота и армии. Причем обращаться, зная, что каждое твое слово будут буквально ловить. Что все, что ты скажешь, — поймут. И поймут правильно…
Он пристально всматривался в лица людей внизу, перед собой. В лица знакомые и неизвестные, а в голове билась сумасшедшая мысль: «Господи! А ведь если бы не мы… Если бы не Вадим с его папашкой и их олигархом с погонялом Анатом, благодаря чьей фантастической жадности весь этот не менее фантастический пападос и произошел, то каждый третий из стоящих перед ним офицеров был обречен не пережить этой войны!»