«Как далеко ты готов пойти за Тайной?» — спрашивал себя Кобейн на Майорке. Далеко. Слишком далеко!
Приступ безудержного громкого смеха согнул его пополам, скручивая мышцы живота, заставляя кашлять, выплевывая напряжение и страх вместе с резкими рваными звуками.
Помогло — и разогнать крыс, и справиться с неестественным волнением. Взяв себя в руки и завершая сольное выступление в ночи, Бэй выпрямился и крикнул в незнакомые небеса:
— Приведение на свалке? Ни твана! Всего лишь вывалившийся из другого мира влюбленный придурок!
Охранять свои ноги пришлось до самого утра. Кобейн представлял себя одинокой мачтой с оторванным парусом среди безбрежного моря отходов. Но отходы означали близость к людям. Люди — близость к воде. И одежде.
Пришлось поволноваться, когда к звукам, что стали привычными, добавилось отрывистое покашливание. Кажется, так кричат шакалы или гиеновые собаки. Хотя, если принять тот факт, что он находится в другом мире, кто знает, что здесь водится? Но, кроме крыс, наверняка будут и более крупные любители падали. Бэй еще не падал от истощения, но уже источал привлекательный для некрофагов аромат.
Неведомые ему животные остались в стороне. Тявканье сменилось звуками грызни, коротким визгом — хищники нашли себе другую пищу и делили ее между собой.
Мелкая масляная луна уже давно исчезла, Бэй даже упустил этот момент, занятый отпугиванием настырных крыс. Огромная лупоглазая тоже устала слепить свалку холодным светом и грозилась свалиться за вырезанные из картона горы, растягивая напоследок длинные тени. Мелкая и Лупоглазая, усмехнулся Кобейн, у него появилось два названия для ночных глаз неведомого мира, в котором нужно выжить для того, чтобы найти Тайну. Теперь она держала в своих руках не только его сердце, но и путь домой.
Когда Лупоглазая оставила Бэя в вонючем океане без света, на какое-то время, показавшееся Вечностью, пропали звуки. Все живое затаилось, надеясь выжить или воспользоваться темнотой. Бэй зарычал, размахивая палкой и топчась на месте, отшвырнул в сторону визгливое тело. Еще одно, еще. И, занятый боем вслепую, он пропустил тот момент, когда включились голоса птиц и мягкий свет восхода ознаменовал новый день.
Первый день Кобейна в чужом мире.
Во всех культурах рассвет означает продолжение жизни и дарит надежду. А еще он разогнал крыс. Или же им просто надоело тратить время на упрямый кусок мяса.
Бэй очутился на палитре, где художник Солнце смешивал краски пустынь и степей — красную с оранжевым, темно-коричневую и рыжую — добавляя к ним редкие мазки зеленого и голубого. Картон, из которого были вырезаны горы вдалеке, стал насыщенного красного цвета, а несколько вершин исчеркали изумрудные полосы. Как на рисунке Татии, который Кобейн видел в Аре. Как в его собственном ночном кошмаре — разве не на красном склоне с зелеными венами он стоит над пропастью?
