В общем, я стоял и слушал, как будут лютовать сотрудники фирмы над новичками. А потом, когда через два-три часа помощники поклонились, попрощались — и растеклись по домам, отец спросил, как я поживаю?..
Признаюсь, шел туда в надежде не только на его выздоровление, но еще и с надеждой, что после нескольких дней болезни и больницы он вспомнит о нас, о маме и обо мне, о важности семьи. Мечтал, чтобы он поговорил со мной. Подумывал, а вдруг родитель спросит, чего бы мне хотелось, а я скажу, что желаю перевестись в другую школу! И вдруг?.. Мне бы очень хотелось избавиться от моих одноклассников, начать все с начала!
Но я вдоволь наслушался, как строги будут в фирме с новыми сотрудниками, что поблажек не будет никому. И подумал, что и мне поблажек не будет. Разве что меня мертвого принесут. Но тогда мне будет уже все равно.
Поэтому сказал, что у меня все нормально. Отец сказал, что устал за сегодня и, пожалуй, попробует уснуть. Я пожелал ему доброй ночи — и ушел.
Домой пошел пешком. Не хотелось туда возвращаться быстро. Да и больница была в другом районе, не моей младшей и средней школы, так что мог никого и не встретить из нынешних одноклассников и бывших. Шел и мне было гадостно. У меня не было никакой надежды. Я не умел вливаться в коллектив, да и не хотел.
На тротуаре попалась брошенная кем-то банка из-под лимонада. Странно, везде так чисто, а тут… не удержавшись, пнул ее со всей силы. Он загремела, покатилась… К скамейке, на которой сидел парень с большим альбомом и синим карандашом. Тот вздрогнул, когда банка коснулась его ноги. Опустил взгляд, на нее. Потом огляделся и заметил меня. Кроме меня и парочки пьяных мужчин, идущих из одного бара в другой, никого не было. Наверное, лицо у меня было слишком виноватое или напуганное. Он отложил альбом и карандаш, встал и пнул по банке так, что она подкатилась к моей ноге, правда, ударила не сильно. Затем он спокойно сел, опять взял карандаш. Посмотрел на свой рисунок.
— Извини, — сказал я.
Он молчал, игнорируя меня. Я ждал несколько минут какой-нибудь реакции, потом повернулся и пошел дальше, радуясь, что приставать и бить меня он не будет.
— Плохие дела? — вдруг спросил он с акцентом.
Обернулся. Он внимательно смотрел на меня.
— Очень плохие, — признался я.
— Понятно, — сказал незнакомец — и продолжил рисовать.
Растерянно уточил:
— И… и ты ничего больше мне не скажешь?
