Все монахини — это невесты Христа, а послушники — его женихи. И лишь одну душу он зовёт своим мужем — одинокий Скрипач, что никогда не посещает святой земли, дарит партии ореолу чёрной луны на алтаре разбитых сердец.
Сегодня намечалась особая служба — мистерия в честь скорого венчания девушки, которую Город избрал себе в жёны. Я слышала о ней и пару раз даже видела на здешних улицах в окружении её детей. Должно свершиться венчание, после которого она навсегда покинет мир людей, чтобы явиться сюда.
Кристина — так звали мою старую подругу в маске, — взяла меня под руку и провела в главный зал, где зрители уже собрались на таинство. Все прихожане успели занять места на широких лавках. Явились без одеяний — только нагая плоть и аккуратные бледные маски поверх начищенных добела черепов. В ногах каждого из посетивших мессу сидел служитель — юноша или девушка, по выбору зрителя, — призванный ублажать гостя или гостью во время спектакля.
Воздух пронизанный пряным ароматом ладана, дурманил дух, развращал мысли. Я опустилась на свободное сидение, и ко мне подвели милого парня с длинными волосами цвета воронова крыла. Он опустился на колени, припадая к моим ступням. Я закурила из пачки, что лежала подле, слегка раздвинула ноги и позволила ему коснуться себя. Вздрогнула, улыбнулась: его язык был хорош. Да, он не владел им в достаточной мере, чтоб говорить, но зато — чертил его кончиком узоры любви.
Речь моя отнялась, а тело оцепенело. В сознание вторгся чужой низкий голос. Он заполнил все мои мысли. Сначала я пыталась сопротивляться, но чем больше старалась его заглушить, тем громче он звучал. Из-за подступившей головной боли я рисковала проснуться, потому пришлось сдаться, внимать, наблюдать за происходящим.
На кафедру перед распятием вышли двое детей — мальчик и девочка. Кудрявые, с внешностью ангелов, они походили друг на друга, как две капли воды. Широко улыбнувшись, они раскинули руки и поклонились, давая сигнал к началу действа. Тяжёлое раскатистое органное эхо прокатилось вдоль стен низким утробным воем, и вмиг померкли свечи под потолком.
Сгустившуюся мглу и следующую за гулом тишь разорвало карканье ворон, быстрый взмах крыльев. Удар колокола знаменовал багряный рассвет. Где некогда стояла кафедра со священным писанием, теперь красовалась виселица, под сенью которой распласталась молодая дева в чёрных одеждах. Она лежала, скрестив руки на груди, а над ней мерно раскачивался покойник, по чьим лохмотьям стекали последние соки жизни. Женщина принимала их в себя, омывая плоть бледной массой, жадно вбирая влагу почерневшими от грязи и пыли животворящими устами. Отринув всякий стыд, представ нагой перед залом, она сложила своё платье в ногах усопшего и принялась собирать хворост вокруг себя. Затем под мерные настукивания там-тама она разожгла костёр, и по телу мертвеца потянулись алые языки, принимая его душу в утробу огня.
