Всегда хотелось верить, что ад — он страшный, мерзкий, противный. Словом, достойное место для наказания за никчёмную жизнь. Но истина оказалась страшней: он такой же, как и реальный мир. В своих мыслях, стремлениях, деяниях человек достиг того, что собственными руками смог воплотить кошмар на земле, без какого-либо божественного вмешательства. И чем больше дерьма создаёт человек, тем мрачнее видится загробная черта — как надежда на то, что всё ещё может быть хуже.
Состав неумолимо двигался к нужной остановке метро. По-другому в это место не попасть.
Ад может затянуть. Он чувствует слабости непрошеных гостей и играет с ними, оттого мне сейчас тяжело.
Станция пустовала. Но, может, оно и к лучшему. Если в пекле остались безлюдные места, значит, ещё не всё потеряно. Впрочем, это место — скорее, исключение из правил. Подземелья всегда пустые: детям в вагонах не до них. А мне — мне наверх, и там ждёт мой кэб.
Быстрыми шагами поднимаюсь по лестнице, легко проскальзываю к выходу. Вот и возничий. Аккуратный камзол, густой белокурый парик, чистая свежая бледная маска. Ног у него нет — накрепко врос в своё сидение, чтоб от работы не отвлекался. Наверное, при жизни работал таксистом.
Дохлые клячи смирные, только спины напряглись, ожидая кнута.
— Платим кармой или усладами? — это ехидный голос из-под маски.
— Кармой, — быстро ответила я и протянула руку.
Возничий кивнул, коснулся моей ладони. Я ощутила лёгкое жжение, вздрогнула. Оно всегда так. Когда ты платишь кармой, душа получателя принимает на свой счёт доброе дело и повышает свои шансы на искупление. В ответ человек обязуется исполнить твоё поручение, соглашаясь с грехом рабовладения.
Я села в кэб. Раздался шумный удар хлыста, повозка тронулась.
Под колёсами раздался скрежет зубов лиц на камнях брусчатки, а в ночном небе клубился лёгкий серый туман.
Вскоре проступила аллея фонарей, что сияли то алыми, то лазурными огнями: мы приближались к назначенной цели.
А вот и дом божий. Широкая оградка, высокие стальные ворота, статуи мучеников в саду на паперти. Наверное, эти скульптуры — единственные святые в сём храме. Трудно представить место более порочное, чем церковь, переоборудованная под бордель. Убранство оставили прежним, а порядки сменили. Здесь не читают проповеди о любви, здесь её культивируют.
У главных дверей меня встретила девушка.
Невысокая, с длинными прядями рыжих волос, в аккуратной маске юной леди.
Я знала её при жизни. В Харькове её тоже можно встретить, но реже, лишь в воспоминаниях знакомых. Умерла от передозанаркотиков, стала общим приходом своих друзей. Теперь она живёт здесь и заведует детским хором. Первую часть службы её подопечные поют мессы, а вторую — играют на флейтах. Зрителям нравится наблюдать, как те исторгают из инструментов прихожан самые сокровенные ноты души.
