Кошмар прорастает в реальность.
Ника видела своих несчастных, осознавала, что их ждёт.
— Будь готова, — продолжал Учитель. — Будь готова, что твой возлюбленный воззовёт к тебе, моля о спасении. Он придёт к тебе страшным, чужим, будет противным тебе, но во сто крат более — себе. Его смычок обагрится кровью ваших детей, а игра станет невыносимой. Будь готова к той злости, к той ненависти, что будет источать он всем своим естеством — и не отрекись, не отринь его в тот миг отчаянья, ибо именно в этот час он будет нуждаться в тебе и в твоей вере, как никогда прежде.
— А где будете вы? — девушка затаила дыхание.
Учитель покачал головой.
— Я приложу все усилия, чтобы этого не случилось. Но если произойдёт — я буду нужен твоим детям, и старым, и малым. Наступают тяжёлые времена, когда ужасы и волнения смогут обрести силу. Времена отчаянья и скорби. Агнцам так мало любви, они одиноки, пугливы, многие чувствуют себя брошенными, забытыми. Так уже было однажды, и тогда мольбы одного ребёнка хватило, чтобы создать новый мир. Сейчас же таких сотни, и их город, их царство — не будет ждать. Харьков преобразится, и Скрипач будет вынужден вернуться домой — туда, где он был рождён. Наша же цель — вернуть месту, что некогда считалось раем, его прежний истинный лик, ибо сейчас он тёмен, как никогда. Не спрашивай себя, Ника, что будет происходить, не задавай вопросов — ответы сами найдут тебя.
Девушка склонила голову в грустном молчании. Так и стояли они вдвоём на колокольне собора, наблюдая, как Скрипач на крыше ведёт начало своей новой партии, а площадь менялась в тон его игры.
Там, где некогда стоял пьедестал Ники-спасительницы, теперь высился фонтан лиловых вод. В воздухе кружили сизые светлячки и чёрные мотыльки, а над горизонтом возвышалась горная гряда, с которой взирал монолит великого замка, что оживает в мире лишь во снах. Уличные лампы обернулись фонарями, и пламя в них дрожало в ожидании охотников, что в своей жажде света однажды разобьют их, напуская на призрачный город ещё большую тьму.
Ходил и кланялся одинокий Скрипач высоткам-надгробиям, в чьих стенах ждут своего часа заблудшие души, когда явится тот, кто призовёт их с собой, начертает их имена и даст право жить. Живой Город застыл в ожидании своего властителя, что займёт Тронный зал на часовой башне и спросит всякого гостя о том, кто же есть люди: жалкая груда костей и праха надежд, или пастухи, что стерегут свои души от волчьей бездны внутри себя.
