Момент тишины.
Город — он, как замок Графа: живой, обладает своими мыслями, своим телом. Когда люди спят, а машины прекращают движение, он просыпается, может вдохнуть в полную силу. Его глаза — это окна, его стан — это статуи, изваяния, каких повсюду великое множество. Лишь немногие сноходцы и ещё более редкие мечтатели способны угадать подлинных личностей в застывших немых истуканах.
Не важно, кем и с какой целью был построен тот или иной монумент.
Липнут к нему диалоги людей, врезаются в тело следы событий — и сотни историй, чужих мыслей оседают пылью на его костюме, а гул транспорта, как музыка небесных флейт, заменяет голос; и вот то, что сотворил зодчий, учится жить само. Уже не безвольный манекен, но полноценная личность взирает на панораму со своего постамента, а зрачки его таят теперь собственные радости и печали.
Под мерный перезвон колоколов собора и хор ночной мессы по усопшим богам поднимались пары тумана и, гонимые ветрами, собирались в облака.
Тихая и прекрасная тьма окутала Харьков маревом забвения. В отдалении, за площадью Розы Люксембург, слышался стук колёс последнего трамвая, что мерно катился в депо. Одно за другим закрывались заведения, стихал гул машин, всё меньше и реже слышались голоса.
Набат Покровского монастыря возвещал о первом часе нового дня.
Чёрным вороном на крышу магазина «Детский мир» легко опустилась фигура в тёмном камзоле, отвесила низкий поклон агату луны. Как всегда, в своём лучшем наряде, с копной чёрных густых волос и скрипкой в руках, Скрипач улыбался и вдыхал свежий воздух ночного лета.
Рядом с ним белой голубкой мягко спорхнула девушка в светлом платье и с длинной косой золотых волос. Её чело было обрамлено венцом одуванчиков, а глубокий взгляд карих глаз полнился счастьем.
— Что за дивная и спокойная ночь, — с улыбкой промолвила Ника, смотря на раскинувшееся перед ней синее море уснувшего города. — Даже не верится, что в наше время осталось место для такого дива. Разве не чувствуете, Маэстро?
Скрипач отвесил низкий поклон своей подруге, но смолчал. Пристально всмотрелся за горизонт, держа скрипку подобно клинку, у бедра, и там же храня смычок. Подняв голову, он прикрыл веки — и отвёл взгляд на запылившуюся крышу, на лужу внизу дороги и сломанную урну у перехода. Отрицательно кивнул и резко повёл плечом.
В воздухе ощущалось волнение, едва уловимое беспокойство. Небо клубилось грозными тучами, предвещая дождь. Надвигалась буря, и жаркий ветер был её предвестником. Его лёгкие крылья окутали ветхую статую, возвращая скорбную память былого. Вместе с потоками горячего воздуха в сознание музыканта вторглись видения иного, спящего места, духа, который, казалось, давным-давно оставил осязаемую реальность.
