— От вселенской несправедливости, — вздыхает он. И не понять, то ли в шутку, то ли всерьез. — А ты чего звонишь, куколка? Случилось чего?
— Соскучилась, — улыбаюсь, понимая, что ничего я ему не расскажу и ни о чем не попрошу.
— Ну так приезжай. Будем болеть вместе.
— Э нет, братишка, — посмеиваюсь, наблюдая, как лобовое стекло затягивает снежной коркой. Картинка перед глазами радости не внушает. — У тебя лекарства никудышные.
— Права ты, куколка. Сиди—ка ты дома со своим глинтвейном, — упаси боги от такого дома, — и жуй…
Короткий стук у самого уха.
— Черт, — вздрагиваю, выронив телефон, и резко оборачиваюсь на стук. У водительской дверцы стоит мужчина в необъятной куртке. Капюшон натянут по самые глаза, а снизу лицо замотано шарфом. Только странных мужиков мне среди ночи не хватает. Нашариваю ладонью телефон, упавший между сидениями. Брат уже не на шутку разнервничался.
— Ко мне тут пришли, — перебиваю поток вопросов брата. — Повиси немного, ладно?
— Без проблем, — облегченно выдохнув, соглашается брат. А я опускаю стекло и сталкиваюсь с невероятно яркими синими глазищами. И первая мысль, как и тогда, при знакомстве: не бывает в природе таких ярких глаз, бездонных почти. Но они есть и смотрят тревожно. А потом широкая ладонь в перчатке отодвигает на затылок капюшон, опускает шарф. Обветренные губы изгибаются в полуулыбке.
— Баронесса и без кареты, — насмешливо. — Нонсенс. Миледи, где пажей растеряли, а?
И почему все красивые мужики такие уроды?
— Это свои, — уже брату в трубку.
— Свои? — как-то недоверчиво уточняет брат.
— Угу. Сосед в гости зовет.
— Ааа, — как-то неопределенно протягивает брат. — Развлекайся, куколка.
— Угу, — только и всего.
Прячу телефон в карман пальто и перевожу взгляд на «соседа». Лыбится во все тридцать два, заслонив собой все окно. Метель осталась за его широченной спиной. М—да, эксклюзивный экземплярчик в классе «уродов». Именуется скотина редкостная, рыжая и наглая. Меня терпеть не может. И надо признать, чувства наши взаимны. Стоит, сверкая своими глазищами, в которых бесенята танцуют рок—н—ролл. И ответить бы ему, да только сил совершенно нет. Вздыхаю. Что—то расклеилась я как—то. И, положив голову на скрещенные на руле руки, на выдохе заговариваю. Говорю, как чертовски устала за этот сумасшедший день, да и за год в целом. Как мне надоели его постоянные «шпильки» о моем статусе и недалеком уме. Надоело доказывать всем, что я чего—то стою. Не сегодня. Не в эту праздничную ночь. Давай мы продолжим завтра, а эта ночь пусть будет временным перемирием, потому что я давно не встречала Новый год. А так хочется, чтобы как в детстве: пестрая елка под самый потолок, куча игрушек, мандарины и россыпь фейерверков за окном. Замолкаю, усмехнувшись. Отпустило немного. Иногда полезно выговориться, даже когда твой собеседник абсолютно точно не знает ни единого слова на немецком. В моем случае это огромный плюс. Иначе не избежать очередных «шпилек». А сейчас я просто хочу в тепло, под одеяло и чтобы…
