— Черт, детка, — выдыхает со свистом, лбом уткнувшись в ее лоб, — я конечно не против детей и большой и дружной семьи, но…
— И я не против, — вдруг перебивает она, пальчиками обводя шрам от пули на два пальца ниже сердца, — если только с тобой. Так что меньше слов, больше дела, малыш, — и оставляет на шее свою метку, до жгучей боли прикусывая кожу, когда он со всего маху врезается в ее тело, напрочь растеряв самоконтроль.
Декабрь. Сейчас.
Глухой стук распахнувшейся двери срывает в пылающую бездну удовольствия. И я падаю, расцарапывая в кровь спину Егора. Чтобы через долгое, будто вечность, мгновение, обжечься арктическим холодом в надменном взгляде госпожи Плахотской.
Я не знаю, что это: наглость или глупость, но она стоит в дверном проёме до тех пор, пока с громким криком не кончает Егор. И я не отпускаю ее взгляд, всей собой чувствуя, как внутри растекается семя ее пасынка. И улыбаюсь, вдруг поймав себя на мысли, что сегодня действительно благоприятный день для беременности. Я, конечно, не планировала стать мамой в двадцать пять, но в эту минуту хочу этого больше всего на свете. Глупо? Возможно, учитывая, какие отношения между нами сложились. Но сейчас, смотря в льдистые глаза женщины, которая, я уверена, еще не раз встанет на моем пути к ее пасынку, мне все равно, что было раньше. Важно здесь и сейчас. А сейчас я чувствую горячие прикосновение Егора и его запах: дикий, жгучий, - который искала год. А кажется, будто всю жизнь только его и искала. И даже если все это кажется обманом и конюх вовсе не тот, кто прятался под маской в ту зимнюю ночь, в эту минуту я не отвожу стыдливо взгляд, потому что это означает поражение. А я с детства не привыкла проигрывать.
А госпожа Плахотская все стоит, не разрывая наших взглядов, и я почти язвлю, что она явно жаждет присоединиться и ждёт приглашения, но вовремя прикусываю язык, всем своим видом давая понять, что ей пора бы уйти.
И она - боги всемилостивые! - уходит, такая же гордая и надменная, даже не удосужившись закрыть за собой дверь.
Лишь после этого я рвано выдыхаю, ощущая, как слабость парализует и ещё немного - у меня начнется истерика.
- Карина? - встревоживается Егор, ещё подрагивающий от оргазма, и прослеживает мой взгляд. - Нас застукали, да? - спрашивает хрипло, губами касаясь мочки уха. И кажется, его это совершенно не трогает.
А мне провалиться сквозь землю хочется, так стыдно, хоть я даже под пытками не признаюсь в этом, но вместе с тем кровь волнует злость и желание.
