— Вы говорите о моей невесте, матушка, — досадливо осадил ее Генрих, уворачиваясь взглядом от ее ищущих глаз и слегка повышая голос, но все еще оставаясь в рамках дозволенного. — Решение принято. Сегодня же утром я сделал письменное предложение принцессе, и она его приняла. Хочу справить свадьбу по-быстрому, без лишних приготовлений и торжеств.
— Нелепое и глупое ребячество, — рот кайзера покривился, на краешке губ выступил соус, и он промокнул каплю салфеткой.
— Вы можете думать, как считаете нужным, — холодно отозвался Генрих. — Но обязаны принять мой выбор, каким бы он ни оказался. Вы дали слово императора.
— И я сдержу его, — через силу выдавил кайзер. Голос треснул, морщины на лысеющем лбу собрались в глубокие борозды: он выглядел старым, намного старше императрицы, но все еще бескомпромиссным, несокрушимым и властным. Все брошенные Генрихом колкости, все просьбы и попытки достучаться рассыпались об этот гранитный утес, возникший на краю пропасти, у которой стоял сейчас Генрих, страшась заглянуть в бездонную тьму и мучительно желая этого.
— В таком случае, — сказал он, вновь качая бокалом и глядя, как темные капли стекают по хрусталю, — предлагаю выпить за помолвку!
И опрокинул вино в глотку — словно шагнул за край. Горло обложило приятным теплом, Генрих обвел императорскую чету повеселевшим взглядом и осведомился:
— Но что же никто не пьет?
— Нет, я больше не могу! — не то всхлипнула, не то простонала императрица. — Простите, мне стало дурно…
Качнувшись, поднялась из-за стола: лакеи подхватили ее под руки, и она обмякла в них — пожелтевшая и хрупкая, как раненый мотылек.
Веселая злость сейчас же сменилась острой жалостью. Генрих бросился было к ней, но матушка отстранилась и, сказавшись больной, поспешно удалилась в покои, где тут же заперлась на ключ.
— Мне жаль, мама, — тихо произнес Генрих, понимая, что она стоит по ту сторону двери, дыша тяжело, как испуганная косуля, и нервно вслушиваясь в его торопливые шаги, в скрежет дверной ручки, в надрывный шепот за стеной. — Пожалуйста, не уезжайте… потерпите немного… и у вас родится, наконец, наследник, которого вы не будете бояться…
Он замолчал, вздрагивая от напряжения и пытаясь уловить если не ответ, то хоть какое-то движение.
Ничего.
Тишина.
Генрих прислонился к стене горячим лбом и прикрыл глаза, дрожа от нарастающего напряжения и зуда.
Через пятнадцать минут, покинув золоченые ворота Ротбурга, он запрыгнул в экипаж и направился в недавно купленный особняк на Леберштрассе.
