Ротбург, затем особняк на Леберштрассе.
Разговор получился некрасивым.
Не сказать, что Генрих рассчитывал на что-то иное, нежели открытое неприятие, наоборот — ожидал его с болезненным возбуждением, снова и снова прокручивая в голове подготовленную речь. И все же, поднимая бокал красного «Квалитетсвайна» за ужином — первым семейным ужином после возвращения ее величества императрицы, — запнулся, растерял тщательно подобранные слова и оповестил о помолвке обрывисто и путанно.
— Принцесса Равийская? — переспросил его величество кайзер, не поднимая головы и тщательно пережевывая нежнейшее седло косули, поданное с брусникой и клецками. — Однако! Почему не Валерия Костальерская?
— Потому что вы предоставили мне возможность самому выбрать жену, — ответил Генрих, выравнивая тон.
Матушка — изящно-тонкая, всегда держащая осанку, — вдруг побелела и уронила вилку.
— Дорогой, — сказала она, подавляя ломающую голос тревогу, — но почему такой выбор?
— Она знатного рода, — быстро ответил Генрих. — К тому же, с хорошим приданым и землями.
— Землями? — его величество, наконец, поднял темнеющее гневом лицо, кустистые брови медленно сползались к переносице. — Что нам с них! Равия и без того сельскохозяйственный придаток Авьена!
— Короли Турулы и Равии должны быть уверены, что Эттингены видят в них не рабов, — перебил Генрих, покачивая в пальцах бокал, — а равных себе правителей. К тому же, национальное движение в Туруле обретает такую силу, что во избежание вооруженных восстаний необходимо пойти на компромисс и первыми протянуть руку…
— Во избежание вооруженных восстаний, — кайзер повысил тон и теперь глядел раздраженно и сумрачно, — нужно как можно меньше раскачивать революционный настрой национальных меньшинств, в частности, глупыми стишками и либеральными статейками.
— Их могло не быть, если бы вы приняли к рассмотрению мою программу.
— В ней не больше смысла, чем в вашем нелепом выборе, сударь.
— Карл! — не выдержала императрица, запунцовев под взглядом супруга. — Я бы попросила…
— Не удивлен, что вы не в восторге, — пылко произнес Генрих. Бокал в его руке качнулся, плеснув рубиновыми каплями на белую накрахмаленную скатерть. — Вы пресекаете все, что я когда-либо делал, к чему стремился или о чем просил вас. Но, видимо, это семейное. Бабушка тоже не одобряла вашу женитьбу на собственной кузине.
Бокал качнулся в сторону Марии Стефании. Та вскинула голову, воскликнув:
— Генрих! Мы с Карлом с детства любили друг друга, и получили благословение на брак от Святого Престола! Но ты… ах, Господи! — она заломила руки. — С какой бы симпатией я ни относилась к Равийскому народу, но Ревекка — совершенный верблюд!
