Дав понять, что и без того недолгий разговор уже закончен, старик собрал в кулек недоеденные продукты, заботливо по-хозяйски спрятал их в салон автомобиля, и сам нырнул следом. Внутри он немного поворочался, устраиваясь поудобнее, после чего молодецки захрапел.
Проклиная все на свете, я несколько раз громко окликнула Макара, но мои крики натыкались на колючую стену из вековых елей, которые крепко спали в своих ночных колпаках из снега, отлетали к другой такой же стене, по ту сторону дороги, и так и умирали между ними, неуслышанные никем. Костер догорал, мороз проникал под пальто и под тонкое платье, и, подумав, что лезть в машину к старику я не хочу, а стоять здесь, переминаясь с ноги на ногу, мне, тем более, не по душе, я приняла волевое решение пойти на поиски Макара.
Естественно, забредать далеко в мои планы не входило, и я собиралась лишь пройтись немного по лесу, а когда почувствую, что начинаю сильно замерзать, повернуть обратно и по своим же следам найти дорогу назад. Освещая путь встроенной в телефон вспышкой, которую я иногда использовала как фонарь, я отправилась в путь, и тут же в ботинки мне начал набиваться снег, а голые щиколотки сковал холод.
Довольно скоро из чащи леса донесся неясный звук. На всякий случай я погасила фонарик и вгляделась в колючую мглу, в глубине которой, как оказалось, меня ожидал сюрприз. Впереди, маняще выглядывая из-за плотных еловых веток, теплились желто-оранжевые огоньки, которые выглядели настолько безобидными и притягательными, что мне показалось: пойдя к ним, я смогу получить ответы на все свои вопросы.
Не включая вспышку, я двинулась вперед и вскоре оказалась на обширной поляне, поросшей огромными, в несколько обхватов, дубами. В толстом стволе каждого дерева было проделано несколько небольших окошек, застекленных, с рамами и форточками, и именно из них лился то самое теплое сияние. Еще каждый ствол рассекали узкие полоски света, по которым можно было догадаться о наличие в деревьях и дверей, которые сейчас были закрыты. Более того, свет просачивался даже сквозь кору, а у корней слегка подсвечивался лежащий там снег. Кстати, таких глубоких сугробов, как во всем лесу, на этой поляне не наблюдалось – он был либо вытоптан, либо хорошенько расчищен.
Зачарованная увиденным, я стояла, практически одеревеневшая от холода и изумления, отчасти ставшая еще одним деревом в этом странном лесу, а мозг, тем временем, выуживал из памяти полузабытые строки моего детства: «У Лукоморья дуб зеленый…»
