– Я не вытащил нас… Я не смог… Это ужасно. Я передал тебя…
– Успокойся, пожалуйста. Дай руки, все, перестань.
– Я слышал этот разговор. О тебе и обо мне… Прости меня…
Лиза прижалась щекой к моим пальцам и запела какую-то песенку про солнце.
– Как хочется увидеть солнце, – прошептала она. – Такое теплое и большое. Его света хватает всем, потому что солнце это мама.
После этих слов Лиза закашлялась, очень сильно, и ее вырвало с кровью, а потом она стала задыхаться. Я дополз до двери так быстро, как смог, и застучал кандалами по прутьям:
– Помогите! Кто-нибудь помогите!
Лизу увезли на кресле и после долго не привозили. У меня сдавали нервы, что случилось? Почему ничего не происходит. Иногда бездействие и тишина убивают.
По приглушенному свету в коридоре я понял, что наступила ночь. Ни о каком сне речи быть не могло, мне плохо, мне нужна моя сестренка. Хоть не здоровая, но обязательно живая. Я не вынесу противоположного.
Утро длилось очень медленно, словно издеваясь надо мной. Прислушиваясь к любым звукам в конце коридора, я с надеждой застывал, ожидая звук коляски или носилок. Пусть даже бы ехали за мной, ведь движение в сторону моей камеры дало бы проблеск надежды. Но все было мимо. Я с тоской поглядывал на пустую кровать в соседней камере. Как это тяжело… Вот так сидеть и ждать, какая новость придет первая: о жизни или о смерти.
Вдруг в коридоре послышался грохот, и появились носилки, наверное, такие же, на каких привезли меня. С облегчением я увидел Лизу, пусть в таком состоянии, но живую, ведь умерших сразу везут в подвал.
Лизу переложили на кровать и захлопнув дверь, удалились. Потянулись минуты тишины, после чего моя сестренка смогла говорить. Как оказалось, у нее развилась ХОБЛ, хроническая обструктивная болезнь легких, которую якобы спровоцировало наше лежание на холодном полу. А о том, что перенесла эта бедная девочка, в "пользу" такой болезни, конечно, умолчали.
Лиза теперь стала дышать еще тяжелее, часто задыхалась, но ей выдали баллончик, который облегчал приступ. И однажды ее увезли в белую комнату, посчитав пригодной для мук. А когда привезли, она была как под воздействием наркоза, а может, и наркотиков. Кисть ее руки свисала на металлическую ножку кровати и временами подергивалась, постукивая медицинским браслетом. Я замер возле решетки, вставив лицо между прутьями, как Иван, наблюдая за состоянием Лизы. Кисть и ступни продолжали вздрагивать, наверное, это были мелкие судороги. Потом звяканье браслета стало почти постоянным, ритмичным, словно отстукивание азбуки Морзе. Я слушал это долго, как вдруг поймал мысль, которая завладела мной и моим разумом, словно девятый вал.
