Антикварное золото | страница 98



Вот тут-то, в момент наивысшего нервного и умственного напряжения, из ванной вышла Алена — в чем мать родила, если не считать тяжелого золотого ожерелья, которое она именовала «бусиками».

— Как ты думаешь, — ластясь к Александру Антоновичу, проворковала она, — в этом можно пойти на пляж?

— В купальнике удобнее, — рассеянно отозвался Гронский, безотчетно отодвигая ее в сторонку, чтобы не мешала думать. — Собирай вещи, мы возвращаемся в Москву.

— В какую еще Москву? — возмутилась Алена. — Мы же только что приехали! Ни в какую Москву я не полечу!

Это было сказано тоном, который еще оставлял возможность обратить все в шутку. Но Гронскому было не до шуток.

— Тогда я полечу один, — сказал он и встал, стряхнув с шеи Аленину ладонь.

Конечно, она обиделась и продолжала дуться до сих пор, чем сильно вредила себе в глазах Александра Антоновича.

Из-за Алениного дурного настроения и вызванных им капризов («Куда я поеду? Ты же видишь, мне совершенно нечего надеть!») они немного опоздали к началу презентации. Когда Гронский, пропустив Алену вперед, вошел в зал, штатный искусствовед галереи, пожилая дама с двойным подбородком и орлиным носом, который выдавал ее происхождение едва ли не лучше, чем ярко выраженный еврейский акцент, уже заканчивала свое выступление. Публики было немного; Гронский осмотрелся, увидел картины и понял почему. У него возникло острое желание бежать отсюда со всех ног, и он подозревал, что такое желание испытывает добрая половина присутствующих.

Автор выставки, «молодой» художник лет сорока с хвостиком, чья окладистая русая борода казалась ненастоящей, принял поздравления и букеты, сказал несколько ответных слов и отправился общаться с приглашенными журналистами, которые все как один имели странный, скучающий и озадаченный вид. Затем в зале возникли подносы с шампанским, и журналисты и гости немного оживились.

Алена, которая, к большому облегчению Гронского, углядела среди гостей знакомую по фитнес-клубу, схватила с проплывающего мимо подноса бокал и была такова. Александр Антонович сразу о ней забыл: у него были дела поважнее, чем выслушивать трескотню двух увешанных бриллиантами сорок.

Скрестив руки на груди, всем свои видом выражая крайнюю степень сосредоточенного созерцания и задумчивости, он стоял напротив самой большой картины и исподтишка оглядывал зал. Маевский находился в дальнем углу; Александр Антонович деликатно покашлял в кулак, с показной неохотой оторвался от разглядывания занимавшего полстены живописного кошмара и начал неторопливо переходить от полотна к полотну, постепенно смещаясь в ту сторону, где заметил антиквара.