Трубка, в которую он говорил, стукнула о какую-то твердую поверхность, и стало слышно, как Ромашов в отдалении довольно громко кричит — не то в открытую дверь, не то в трубку другого, стационарного телефона.
Пока он этим занимался, Глеб снова сходил в туалет и выбросил в унитаз окурок. Его первый бычок, основательно размокший, все еще плавал там, внизу. Сиверов подумал, что уже наследил тут, как корова в валенках, и что с учетом обстоятельств все это не имеет никакого значения. Еще ему пришло в голову, что, если дать окуркам хорошенько намокнуть, а потом еще раз спустить воду, они отправятся по длинному, извилистому пути, который, очень может быть, не раз и не два пересекается с теми запутанными дорожками, по которым бродил покойный владелец квартиры, отыскивая свое сокровище. Воистину, неисповедимы пути Господни!
Выходя из туалета, он споткнулся о ржавый конек, привинченный к облупленному коричневому ботинку небольшого размера, явно подростковому. Когда-то давно этот конек, по всей видимости, принадлежал Дмитрию Крестовскому, а может быть, даже и его отцу — уж очень непрезентабельный и архаичный вид был у этой штуковины. Да, пожалуй, именно отцу: во времена, когда этот конек был впору Дмитрию, мальчишки уже предпочитали кататься на хоккейных коньках с тяжелыми, сверкающими, зазубренными спереди лезвиями и красивыми пластиковыми ботинками.
В узком коридорчике, ведущем из прихожей в кухню, под ногами валялось множество вещей, которым более всего подходило общее наименование «хлам». Задрав голову, Глеб обнаружил вместительную антресоль с распахнутыми настежь дверцами. Внутри было пусто.
Взгляд Сиверова скользнул по фигурке с отбитой головой. В детстве Глеб не раз видел такую статуэтку в домах друзей и знакомых.
Поверх груды старых, вышедших из употребления вещей, некогда убранных с глаз долой на антресоль, а ныне опять выставленных на всеобщее обозрение во всей своей неприглядной ветхости, валялся небрежно отброшенный чьей-то рукой прямоугольник пыльного холста, еще хранивший следы старых, намертво закрепленных временем складок и сгибов. Рядом, свернувшись беспорядочными кольцами и петлями, лежала перерезанная в нескольких местах толстая вощеная нить, в которой Глеб узнал сапожную дратву. Было похоже, что этой дратвой не так давно был перевязан некий пакет, обернутый вот этой самой пыльной холстиной…
Все это время Глеб держал трубку рядом с ухом и, когда подполковник Ромашов снова заговорил с ним, сразу же ответил и вернулся в гостиную, моментально забыв и о старом холсте, и о сапожной дратве.
