Бок обожгло дикой болью, точно враз перемололо все кости, но, несмотря на это, Тэннер сумел ухватить подножку мотоцикла, и его не размазало по дороге.
Не пропахав животом и десяти футов, Черт вытянул из сапога эсэсовский кинжал, резко ударил снизу вверх и почувствовал, как острие пробило тонкую металлическую перегородку. Пальцы разжались, и Тэннер упал.
Сильно запахло бензином. Рука нырнула в карман косухи и вынырнула с зажигалкой.
Черт пробил бензобак мотоцикла Большого Брата, и горючее тугой струей хлынуло на дорогу. Тридцатью футами впереди бородач заходил на поворот.
Тэннер стиснул зажигалку в руке (корпус ее украшал выпуклый эмалевый череп с крылышками), крутанул колесико большим пальцем. Сначала посыпались искры, потом затеплился огонек. Черт бросил зажигалку в темневший перед ним бензиновый ручей, и пламя рванулось, оставляя на дороге пылающий след.
Большой Брат тем временем успел развернуться и несся прямо на Тэннера. Увидев, что произошло, он выпучил глаза, и улыбка в рыжей бороде завяла.
Байкер попытался спрыгнуть с мотоцикла, но опоздал.
Взрыв бензобака подхватил Большого Брата и швырнул на дорогу с пробитой головой, изрешеченной осколками.
Пламя волной окатило и Тэннера. Он принялся сбивать его, едва шевеля руками.
Приподняв голову над пылающим полем боя, Черт вновь уронил ее. Сейчас он был весь окровавлен, до предела обессилел и чудовищно устал...
И тут Тэннер увидел свой мотоцикл - невредимый, тот стоял впереди на дороге.
Черт пополз.
Добравшись до мотоцикла, он рухнул поперек седла и пролежал так добрых десять минут. Дважды его вырвало; боль, не затихая, накатывала волнами.
И минуло не меньше часа, прежде чем Тэннер взгромоздился на байк и дал газ.
Он проделал с полмили, а потом усталость и головокружение все-таки взяли свое.
Черт съехал на обочину и, как мог, припрятал мотоцикл. Только тогда он лег на голую землю и уснул.
* * *
В театре Смертной Муки, на сцене Исступления, среди подсвеченных молниями декораций Ночи и Грез скользят по подмосткам несуществующие воспоминания, слагаемые из были и небыли, яви и категорически невозможного, одушевленные страстями - мимолетные или непреходящие, свободные от похоти или невыразимо сладострастные, запутанные или нелепые, редко удерживаемые памятью, порой внятные, связные, прекрасные, уродливые или вполне земные, основанные на опыте, обычно бессмысленные и беспредметные, иногда - странно печальные или радостные, живописно-мрачные или светлые с легким оттенком грусти, - больше об этих воспоминаниях в общем - то нечего сказать, кроме одного: искра, из коей они возгораются, тоже неведома.
