, до тех пор, пока бессмысленные выражения лиц слушателей не охладили его пыл.
— Мне надо сменить повязку мальчику, — заметил Стивен, — А вон справа еще один пеликан.
Требовалось не только проверить лубки под тревожным взглядом пациента и обновить пугающую пурпурную мазь, но и провести настоящий обход больных вместе с Макмилланом. Его Стивен, к своему изумлению, обнаружил пьяным. Определенная степень опьянения — обычное состояние на борту военного корабля после обеда. Здесь же эта степень была еще заметнее — грог замешивали на араке Ли По. Спиртное оказалось почти вдвое крепче того, что они спасли с «Дианы», его казначей разбавил чистой дождевой водой и капелькой купороса. Конечно же в полдень Макмиллан пообедал с мичманами. Но все же Стивен удивился — обычно Макмиллан вел себя очень строго и воздержанно. Даже сейчас на ногах он держался совершенно твердо, а его перевязки были почти верхом совершенства, но в более–менее нейтральный английский вторгся родной шотландский, с его забавными гортанными согласными, сильными придыхательными звуками и раскатистыми «р». В целом он вел себя более самоуверенно и многословнее обычного:
— Ночь пррролежал без сна, — заметил он, — и тут мне стукнуло, зачем вы завязали юнцу здоррровую ногу. Эх, вы, наверррное, подумали, что я самый тупой из тупых дурррачков.
— Вовсе нет, ничуть, — ответил Стивен. — У него там родимое пятно на голени, которое лучше бы прижечь, чтобы избежать будущих проблем. Вы его заметили?
— Ага, это заметил. У моей жены почти такое же, но над коленом.
Они находились в относительной уединенности помещения, служившего одновременно капитанской кладовой и лазаретом. Стивен, испытывавший искреннее уважение и даже привязанность к своему помощнику, счел должным заметить:
— А я и не знал, что вы женаты, мистер Макмиллан.
Некоторое время Макмиллан не отвечал, будучи занятым уборкой пилюль, повязок, микстур и пластырей с обычной навязчивой аккуратностью. Когда он заговорил, показалось, будто он уже дал полный ответ — его слова служили продолжением чего–то:
— Думал, что жене можно по–дррружески поведать свои сны. Но однажды она швырррнула мне в лицо биточки прям со сковоррроды, завопила: «К дьяволу твои долбаные сны», вылетела из двери и заперррла ее за собой.
Он закрыл шкафчик с лекарствами, проделав тот же жест ключом:
— Больше я ее и не видел (жили они на самом верху очень высокого дома в Кэнонгейте, в Эдинбурге), — добавил он между делом, прежде чем продолжить другим тоном: — Но я никогда и не был подходящим мужем для такой веселой девчонки, как она. Еще мальчишкой мне снились сны о высоких свечах, оплывающих на солнце, прям до полки, а когда я стал мужчиной — все то же самое. Только наведу пистолет с определенным триумфом, ну вы ж понимаете, а ствол падает и падает.
