Харстгров солгал, и зловоние не проявлялось до его последних трех слов.
Не человек? Невозможно. Разум Фелиции бешено метался. Он был похож на любого другого привлекательного мужчину, хотя и выглядел моложе своих сорока трех лет. Может, весь этот вечер, когда Мейсон раскрывал свои истинные чувства, а Его Светлость устроил сцену, сбил ее чувства?
— Что ты хочешь сказать? — потребовала она.
— Я всего лишь человек. Я совершаю ошибки.
И сразу же ноздри Фелиции снова дико обожгло. Ее желудок перевернулся, как будто она была в лодке посреди шторма. Задыхаясь, она уставилась на него широко раскрытыми глазами.
Герцог Харстгрова не был человеком. Кем же тогда он был?
Ужас, должно быть, отразился на ее лице, потому что он схватил ее за плечи, его прикосновение возбужденно согрело. Поток дрожи взбесил ее.
— В чем дело? Ты нервничаешь? Собираешься упасть в обморок? — Понимание пришло, и он попятился. — Нет, ты напугана.
Из-за тебя.
Если бы она признала это, как бы он отреагировал? На что способен такой пугающий нечеловек? Если бы он знал, что она узнала его секрет, что бы он с ней сделал?
Сердце колотилось так сильно, что она не могла услышать свой собственный голос, и Фелиция лишь пробормотала:
— Я… я должна… поправить помаду.
Прежде чем он успел ответить, она вырвалась из его рук и побежала.
Когда она исчезла на лестнице, Айс, который бродил возле часовни, неторопливо пошел по мраморной плитке в сторону Герцога.
— Просишь извинения? Не очень эффективная тактика сказать женщине, что она в опасности.
Герцог фыркнул.
— Ты бы схватил ее и убежал, не подумав о том, чтобы оттолкнуть семью, вызвать скандал или напугать ее до чертиков.
Другой волшебник пожал плечами.
— У меня нет семьи, мне плевать, если вызову скандал, и я предпочел бы, чтобы моя женщина лучше испугалась, чем умерла.
— Она не моя.
Хитрая улыбка промелькнула на его лице.
— Это то, что ты говоришь себе?
— Отвали. Я не могу сделать то, что сделал бы ты. Моя ситуация намного сложнее.
Айс не сказал ни слова, просто долго оглядывал все вокруг: мраморную плитку, идеально оштукатуренные стены и фрески на потолке. Первоначально усадьба была построена одним из предков Герцога в середине шестнадцатого века. За эти годы дом был расширен, переделан, фрагменты снесены и перестроены. Часовня была частью этого оригинального строения, теперь выходящего на пышные сады, его мать приложила большие усилия, чтобы ухаживать за ним. Остальная часть дома поддерживала жесткий, музейный вид. Герцог собирался передать поместье национальному Фонду, но мать любила жить здесь.
