Он усмехнулся, встал и начал кружить по комнате, посматривая на разложенные папки. Четыре с красной надписью, пять — с синей… Вызов его сообразительности… Его хитроумию, самоуважению, искусству, наконец! Он чувствовал, что должен — просто обязан! — преодолеть некий рубеж, пробить стену, мешавшую ему сделаться настоящим мастером. То, что не получилось в цирке, не вышло в торговом бизнесе, накрылось и вытекло кровью в Чечне… Многое было начато и кончилось ничем, скитаниями на чужбине, сгоревшими палатками, нелепой войной, пулей и раной…
«Может, я неудачник? — подумал Серов и стиснул челюсти. — Дитя украденное найти или там парня из секты выручить — это пожалуйста! Тут Фортуна ни к чему, тут бегать надо, трудиться, расспрашивать да разнюхивать, а в нужный миг — в челюсть кулаком и ствол под ребра! Ну, а после хватать и тащить… Понятное дело, простое! А для того, что посложнее, удача нужна. Либо фарт, либо разум, какого Бог не дал…»
Не переставая кружить, он сбросил рубаху и, коснувшись спинки стула, сделал кувырок в воздухе. Приземлился на кисти и трижды обошел на руках вокруг стола, приговаривая сквозь сжатые зубы: «Вот это мы умеем… это можем… еще вот ножики метать… и по канату… Запросто!»
Прогнулся, встал на ноги, помассировал шрам на правом боку, подошел к окошку, всмотрелся в синие московские сумерки. Настроение повысилось, как бывало всегда после привычных физических усилий. Почти бессознательно он замурлыкал песенку, одну из тех, что пели в цирковом училище и на срочной службе. Голос у Серова был приятный, и песен этих он знал, наверное, сотни три или четыре.
Мокрый клен за окном,
Дробь дождя на стекле,
Вы зачем о былом
Песню дарите мне?
Кто сказал, что я сдал,
Что мне рук не поднять,
Что я с песней порвал,
Что рюкзак не собрать?
[1]Допел до конца, сложил папки, сунул их в сейф в гостиной и решил, что завтра снова наведается в квартиру Добужинских. Что-то было пропущено, не замечено, оставлено без внимания… Бритва, лежавшая на полочке в ванной? Костюм, который Добужинский собирался надеть в то роковое утро? Портфель с его бумагами? Чашка тонкого китайского фарфора, из которой он пил кофе? Нет, пожалуй, нет… Что-то другое, более важное и значительное…
Может быть, книги в его кабинете?
Словно избавляясь от наваждения, Серов помотал головой и отправился на кухню, ужинать.
Кабинет у Добужинского был просторный, раза в три побольше, чем у Серова. Собственно, не кабинет, а библиотека: вдоль трех стен тянулись застекленные полки с книгами, а у четвертой, в простенке меж двух окон, находился письменный стол из палисандра, с резными ножками и бронзовыми украшениями по углам. На столе рукописи, бумаги, пепельница, компьютер, коробки с дискетами — в общем, тот рабочий беспорядок, в котором только хозяину разобраться. Повыше компьютера висит большая фотография в рамке: гора, похожая на конус, голубое небо, белые облака.
