Как его разобрало-то!
— Этот Ричард выучился на врача, а потом решил, что петь ему нравится больше, чем лечить, и стал блистать на венской сцене. Так что поучись у него не терять времени на то, что тебе не нужно, и делай лишь то, что приносит удовольствие.
— Мне нравится моя работа! — Я присела, чтобы поправить лодочки. Как я не стерла пятки без колготок! — Ты ничего про меня не знаешь, — продолжала я все так же с земли. Мне даже доставляло удовольствие смотреть на Альберта снизу. Он нахохлился, как старый ворон. — У меня все хорошо. Даже отлично — я свободна, свободна, как птица. И могу танцевать на кладбище ночью с человеком, к которому в другом состоянии и близко бы не подошла. Признайся, что я первая, кто не попросил тебя заткнуться на первой же фразе о том, что ты играл для Моцарта,
— Я уже стояла в полный рост, а Альберт продолжал сутулиться и даже убавил в росте. — А я у тебя даже прошу… Нет, требую рассказ про Баха.
— Я сказал — завтра! — выплюнул он и поднял с земли разорванный плащ. — Поторопись! Ты вся мокрая. Ветер поднимается. А то завтра заложит и нос, и уши. Будешь такой же глухой, как Бетховен. И хватит… Я сделал глупость, я знаю… Надо было танцевать в поле, на озере, в лесу… Но не на кладбище. Хотя это место нельзя осквернить больше, чем оно уже осквернено. Знаешь, что мне нашептал только что этот Ричард?
— Ну?
Мы уже отошли от могилы довольно далеко — что его опять понесло? А я успела поверить в его раскаяние…
— Он пожаловался, что соседи постоянно меняются.
Надо бы бросить его руку, но тогда споткнешься, грохнешься и заблудишься. А ждать рассвета голой и под дождем — перспектива не из приятных, но я не сумела удержать язык в узде.
— Ты же сказал, что вампиров здесь нет. Только ты один.
Пусть выкручивается, Герр Сочинитель!
— Вампиры не оскверняют кладбища. Я — исключение, — сообразил он добавить.
— В нас есть уважение к смерти, а вот у живых с этим проблемы. На этом кладбище места сдают в аренду, и если у семьи заканчиваются деньги, останки выкапывают, и ищи себе другое место для такого невечного покоя.
— Пошли быстрее в машину! А то, чувствую, тебе еще не то расскажут.
Альберт, видимо, знал кладбище, как свои пять пальцев, потому что легко вывел меня к тому кресту, на котором развесил одежду. Одеваться он мне, к счастью, не помогал, даже отвернулся, и я воспользовалась моментом, чтобы обтереться хотя бы колготками. Этот придурок явно далеко не в себе, и второго такого свидания мое сердце не выдержит. К черту Баха! Я с ним точно больше никуда не пойду. Мы свое оттанцевали.
