Мама продолжала молчать. А я наконец прекратила кричать и сказала совсем шепотом:
— Никто не знает про эту сволочь, кроме тебя и Майки. Не надо за меня бояться…
— Ксюша, ну что ты такое говоришь? — наконец заговорила мама, и голос ее дрожал. — Какое мне дело до других людей… Я ведь знаю, что ты его любила. И только это меня волнует, — говорила она, глядя на своё отражение в нетронутом чае.
Я зря отшучиваюсь. Ей сейчас не до шуток…
— Мам, мне больно, — сказала я правду и добавила тоже правду: — Но не настолько, чтобы сигать с моста. Знаешь…
Я перегнулась через стол и схватила маму за руку. У папы в комнате орал телевизор, поэтому можно было б и дальше орать — все равно бы секретничали. Но мне вдруг захотелось близости, которой у меня давно с мамой не было, потому что я якобы выросла, закончила вуз, ушла из дома, жила с мужиком… Почти жила и почти с мужиком.
— Я куда-нибудь поеду. Пошляюсь по музеям… У меня поднакопилось чуть-чуть денег. Потом вернусь и буду искать работу.
Мама ничего не ответила. Наверное, не поверила. А я действительно решила уехать, чтобы не дай бог… не вернуться к «Семен Семенычу» в качестве подстилки. Болит, болит очень сильно. Я ведь так ему верила… Еще три дня назад. Но оказалось достаточно одной… открытки, чтобы жизнь полетела в тартарары.
— Ксюха, подмахнешь?
Ага, подпишу с закрытыми глазами! Вернее, с приклеенными к экрану. Рекламный текст сдавать через четверть часа, а я все блох вылавливаю. И вот очередная блоха самозабвенно поёт «ха-ха-ха!»
— Усё! Завтра «Семён Семёнычу» и вручим.
Открытка ещё не уползла с моего стола — неужели это я сумела пригвоздить ее офигевшим взглядом? Шарики и аиста я, конечно, увидела, пусть и краем глаза, когда искала свободное место для автографа, однако мозг настолько сфокусировался на рекламном блоге, что я даже не поинтересовалась, у кого из наших так неожиданно для меня нарисовалось пополнение в семействе. Впрочем, какое мне дело до чужих детей, если из маркетинга никто в декрет не свалил, а отцовство на рабочий процесс не влияет, если молодые отцы пьют достаточно кофе. Если дома сомнамбулическая жена не сварит чашечку, так тут подсуетятся сами: у нас отличная кофемашина в крохотной кухоньке имеется.
Теперь же я тупо смотрела вверх открытки: там чьим-то красивым почерком было выведено имя моего любовника. Однако в лице я не изменилась: оно и до подписи было похоронным. И задницу со стула я подняла только через запланированные полчаса. Работе время, потехе — час. Мне было смешно. Чтобы не заржать в офисе, я схватила сумочку и вылетела на улицу.
