— Главное ликвидировано,— сказал Клемм.
— И Либкнехт и эта Роза,— сказал Бекер.
Капитан подтянул колени. Сначала Бекер решил,что он спит, но затем увидел в зеркальце дым сигареты, которую его господин медленно докуривал. А Клемм сквозь дремоту представлял себе, как обрадовался бы его возвращению отец, будь он еще жив. Разве не странно, что умершие всегда бывают правы, хотя их предсказания сбываются не сразу? Когда Клемм был ребенком, он мечтал о карьере военного. Он умолял отца отдать его в кадетский корпус, но старик остался непреклонен. Пусть, как все другие мальчики — сыновья окрестных помещи-ков-виноделов, и все эти хенкели и опели,— поступает в какое-нибудь солидное реальное училище в Майнце или Висбадене. Гимназия — это лишнее. Пусть кончает ту школу, которую сейчас принято кончать в их кругу. А если тем временем отец раздобудет для него приставку «фон», то потом никто не спросит, состряпана она в дыму сражения или в фабричном дыму Амёнебурга. Согласие между сыном и отцом установилось с начала войны, когда сын, сдав ускоренные выпускные экзамены, был зачислен в полк в чине прапорщика. И совесть молодого Клемма успокоилась, когда он многочисленными ранениями подкрепил приобретенное за деньги дворянство. Но один раз у него со стариком все-таки вышел скандал. Отец считал, что сын только из ложного чувства чести решил непременно жениться на Леноре фон Венцлов, которая ухаживала за ним в полевом госпитале. Будто мало по соседству хорошеньких девушек — например, племянница банкира Шрёдера или дочка Класса. Все же старик постепенно привык к невестке, хотя ему казалось, что она слишком чопорна и скучна для его сына. Он умер, вполне примирившись с ней,— она успела подарить ему внука, который появился на свет после того, как Клемм во время командировки с Западного фронта на Балканы заезжал домой.
Клемму больше хотелось увидеть ребенка, чем жену. Отец умер, и причина для всяких трений исчезла. Итак, мир, говорил он себе. Итак, я женат; посмотрим, какую жену я себе раздобыл на войне.
Бекер вел машину осторожно, как обычно, когда его капитан спал. Они ехали всю ночь, чтобы утром быть у демаркационной линии; время от времени Клемм приказывал остановиться перед привокзальным ресторанчиком. Они вместе садились за столик и пропускали по рюмке. Эти минуты совместного отдыха — и во время войны и во время мира — вознаграждали Бекера за дни самой бешеной гонки. Клемм же, у которого изредка вырывались несвязные фразы, выдававшие ход его мыслей, казалось, вовсе не замечал своего шофера. Капитан говорил, видимо обращаясь к самому себе:
