Американца увели. Туголуков вытирался платком, тихо бормотал: «Почему «Грузок»? Кто такой «Грузок»? И вообще, при чём здесь мы?»
У Олимпиады лицо и шея сделались кирпичного цвета. Сидела злая. Видела приветственно помахивающую ручонку Грузка. Она поняла уже, в кого этот гад всё время стреляет, для чего она, Олимпиада, ему нужна. А рядом сидит – дурак-дураком. Перестройщик… Пошли отсюда!
Как бы то ни было, но в том же году она внушала Туголукову: «Если нет ветра, Гора, греби». – «Куда грести, Липа, чем?» Олимпиада предлагала для начала продавать газеты, может быть, цветы. Сейчас это разрешено. «Какие цветы?! Опомнись! Какие газеты?!» Но Олимпиада резонно говорила, что газеты будут всегда. Люди всего боятся, особенно сейчас, им постоянно нужно знать, что их ждёт. Сегодня, завтра, через месяц. «Надя Приленская из Дома печати тоже хочет этим заняться. И положиться на неё можно. Создали бы что-то вроде кооператива. А, Гора?»
Георгий Иванович тогда отказался, но мысль о газетах – запала.
Никак не мог приспособиться к наступившему времени. Стал было челночить с Олимпиадой в Алма-Ату и обратно. На стареньком запорожце Георгия Ивановича ездили на юг несколько раз. На заднем сидении заваливал Олимпиаду с головой сумками с ширпотребом. Когда ей нужно было по нужде, приходилось прежде всего вытаскивать на дорогу эти сумки, а уж потом саму женщину, которую из-за боязни нападения степных разбойников припирало постоянно. Однако кончилось всё это ничем – стихийная барахолка за Дворцом спорта сравнима была с какой-то побитой непролазной парусной регатой: никто, казалось, ни у кого ничего там не покупал. У Олимпиады, во всяком случае – точно: стояла целыми днями без всякого толку.
Приходил Туголуков. Тоже чего-то ждал рядом с продавщицей. Шакалил, промелькивал Фантызин. Подмигивал коммерсантам. Бизнесмен и бизнесменка хмурились. Пришлось в конце концов устроить распродажу, и лихие базарные тётки быстренько скупили всё за бесценок. Фантызин помахивал бизнесменам рукой, уходя к своей «хонде».
По рекомендации Марианны Нитниковой, известной в городе активистки, Туголуков вахтёрил какое-то время в Доме политпросвещения, куда, как на поминки, скорбно приходили группы городских коммунистов. Которые, впрочем, неукротимо редели – порой в обширном покатом зале сидели с опущенными головами всего человек десять-пятнадцать.
Появлялась сама Нитникова. До перестройки она работала в школе. Преподавала анатомию. Имела от любознательных деток прозвище Лобешник. А если расширенно – Голая Лобная Кость.
