.
И вновь, хотя получить данные нейровизуализации в таких естественных условиях практически невозможно, напрашивается гипотеза об участии зеркальных нейронов в спонтанном «зеркальном» поведении людей - особенно в свете полученных нами данных нейровизуализации, касающихся имитации, ориентированной на цель, и зеркальной имитации. Близость между «я» и другими, которой способствуют подражание и зеркальные нейроны, может быть первым шагом к эмпатии, являющейся, как мы увидим в главе 4, строительным элементом, «кирпичиком» социального познания. Исследования детского развития тоже говорят о том, что имитация имеет прямое отношение к развитию важных социальных навыков - например, к пониманию того, что у других людей есть свои мысли, убеждения, верования и желания. Если имитация играет в развитии этих социальных навыков ключевую роль, то столь же значимы для них должны быть и зеркальные нейроны, делающие имитацию возможной>37. В главе 1 я обсуждал результаты изучения клеток мозга обезьян. Из них следует, что зеркальные нейроны кодируют намерение, связанное с наблюдаемым действием. Рассмотрим теперь данные нейровизуализации у людей, подтверждающие этот вывод.
ГАРРИ ПОТТЕР И ПРОФЕССОР СНЕГГ
10 января 2006 года журналистка Сандра Блейксли опубликовала в газете New York Times статью о зеркальных нейронах. Статья называлась «Клетки, умеющие читать мысли». Видимо, автору или редакции газеты хотелось подчеркнуть одно из поразительных следствий открытия зеркальных нейронов. Обладая сравнительно простыми физиологическими свойствами, они, тем не менее, позволяют нам понимать внутренние состояния других людей, то есть наделяют нас способностью, которую всегда считали в известной мере неуловимой. В обыденной жизни ее называют «чтением мыслей». Я считаю, однако, что это выражение изначально нагружено специфическими и неверными предположениями о процессе, который мы пытаемся понять. Говоря о «чтении мыслей», мы неявно исходим из того, что для нашего понимания внутренних состояний других людей необходимы умозаключения или символическое мышление. И действительно, таково было преобладающее мнение ученых, интересовавшихся нашей когнитивной способностью к пониманию внутренних состояний других людей.
Согласно этому широко распространенному взгляду, мы уже с детства используем для понимания чужих внутренних состояний тот же подход, что и ученые для понимания природных явлений. Понаблюдав за поведением других людей, мы выстраиваем теории, касающиеся их внутренних состояний, как, например, физики строят теории о физических системах. Затем мы ищем данные, подтверждающие нашу теорию. Если данные ее не подтверждают, мы подправляем теорию, а то и заменяем ее новой. К примеру, если мы видим, как некто, упав, плачет, мы делаем теоретический вывод, что плач является выражением боли. Позднее, однако, мы можем увидеть человека, плачущего после получения престижной награды, и это заставит нас пересмотреть свою теорию плача и связанных с ним душевных и эмоциональных состояний. На научном жаргоне эта модель понимания чужих внутренних состояний называется (возможно, не слишком удачно) «теорией теорий», поскольку в ее рамках выработка такого понимания в чем-то сходна с построением научной теории: переживания других людей напрямую не наблюдаемы, но их поведение можно предсказывать, основываясь на законах причинности, связывающих между собой восприятие, желания, убеждения и верования, решения и действия.
