Встречаю его не очень любезно около дома, бросая холодное «привет» — такое же, как и этот осенний воздух. Очаровательная улыбка с его лица сползает. Он расстроен. Протягивает мне букетик роз и пакет с фруктами.
— Это тебе! Хочу, чтобы ты скорее выздоровела!
— Спасибо.
Становится стыдно от своего поведения. Почему я не могу вести себя нормально? Я же рада его видеть, а гостинец, который он мне преподнёс стал полной неожиданностью. Давид никогда в жизни мне ничего не приносил, когда я болела. Меня этот жест растрогал, но я спрятала истинные чувства за маской ледяного безразличия. Я не готова пускать в своё сердце другого мужчину. Просто не хочу. Боюсь, что не переживу.
Глядя в грустные глаза Алана, понимаю, что он — не Давид. Он полная противоположность ему. Алан всегда интересуется моими делами, ухаживает за мной, делится своим мнением, делает комплименты, приглашает гулять, не забывает про разные мелочи. Он даже помнит во что я была одета при первой нашей встрече! Давид никогда ничего подобного не делал, если не учитывать первые месяцы отношений. И то он просто приглашал меня гулять, но никогда особо не запоминал то, чем я интересуюсь и вовсе не был внимательным ко мне.
Глаза шоколадного цвета — искренние и добрые. Ими на меня смотрит Алан. А вот у Давида я даже уже не помню какой цвет глаз. Я точно теперь знаю, что не любила его. Скорее хотела вернуть свою самооценку после его измены. Доказать, что я могу нравится Давиду. Господи, какой же это был фарс с его стороны! Как вспомню — так вздрогну! Абсолютно ничего хорошего не осталось в воспоминаниях о нём, и я не пойму — это из-за того, что он своим скотским поведением за последнее время всё стёр, или этого хорошего не существовало вообще?
В последний день, я сидела в комнате на сумке с упакованными вещами и ждала автобус. Алан приехал. Помог мне загрузить вещи. На нём не было лица.
— Пиши мне обязательно! — но я и так знаю, что буду писать. Печально расставаться с ним. Но у нас всё равно ничего бы не вышло.
Я так сильно скучала по дому, что мне нетерпелось уже оказаться там. Это была моя самая длительная поездка в несусветную даль от родных. Но почему-то, зная что я больше сюда не вернусь, по моим щекам текли слёзы.
Оказавшись снова дома, я радовалась этой передышке. Мне так хорошо было оттого, что Давид остался в прошлом, словно я избавилась от тяжелейшего груза. Мне вспомнились слова моего дяди, который однажды увидел Давида впервые и сказал мне: «Только смотри, чтобы не вышло так, как с чемоданом без ручек — нести тяжело, а выбросить жалко». Я и правда тащила на себе эти отношения, но мне было трудно расстаться с ними.
