— Я тебя заполучил. И всё. Моя, — его дыхание скользнуло по моей коже, отчего выступили «мурашки».
Хаджиев убрал руку с моих губ и склонился, видимо, желая поцеловать.
— Говоришь, как неандерталец. Только я не рабыня тебе и не служанка. Ты не можешь так со мной… — он снова заткнул мне рот, только на этот раз не рукой.
Стиснув меня, прикусил нижнюю губу, и я вскрикнула от боли. Ударила его по плечу кулаком и застонала, когда Валид слизал мою кровь и довольно рыкнул.
— Ты дикарь, Валид! Ты настоящий… — и снова он не позволил мне высказать всё, что я о нём думала.
— Я не могу тебя ударить, хоть иногда и возникает такое желание. Не поднимаю руку на тех, кто слабее меня. Значит, буду закрывать твой очаровательный, но слишком болтливый рот вот так. А теперь заткнулась и сняла с себя шмотьё, пока я не разодрал его, — прошептал мне в губы, грубо поцеловал их и отошёл к креслу.
Я судорожно втянула в себя воздух, поняла, что всё это время не дышала.
— Давай, Шахи, — Хаджиев развалился в кресле, широко расставил ноги, и я отчётливо увидела внушительный бугор в районе его паха. — Раздевайся, — а в глазах страсть звериная.
— Сумасшедший.
— Шахидааат, — протянул нараспев, расстегнул свои часы и бросил их на столик. — Не зли меня, жена. Поверь, тебе это не нужно.
***
Эта девка сводила с ума. Сколько там упрямства, сколько непокорности. Объездить бы её хорошенько, да ломать не хотелось.
Она боится его прикосновений. Её бросает в дрожь, стоит ему приблизиться. И это так заводит, что голова кругом. И злит почему-то.
Видимо, этим же и зацепила. За самые яйца.
— Я жду, жена, — нравится называть её женой и смотреть, как девчонку передёргивает, и неподдельный ужас появляется в её глазах. — Давай. Сними, наконец, этот халат.
В штанах уже всё дымится, но он, как грёбаный мазохист, ждёт.
Шах понимает, что деваться некуда и, шумно вздохнув, стаскивает с себя халат. Не особо эротично, но это её не спасёт.
— Теперь сорочку и бельё.
Её щёки розовеют, а губы приоткрываются — смущается. Как же возбуждающе она это делает.
Берёт ночную сорочку за подол и тянет вверх. Резко, зло снимает её и отбрасывает в сторону. Стаскивает трусы и поднимает на него свой дерзкий взгляд. В тёмных глазах огнём горит непокорность. Она пытается подавить в себе назревающий бунт, но получается с трудом. Руки подрагивают, а высокая, красивая грудь вздымается всё чаще.
Вот это вид. У Валида аж свело всё.
***
— Да. Мне нравится, — его кривая ухмылка, похожая на оскал дикого зверя, меня пугала. И заводила. Второе хуже.
