Наваждение какое-то!
“Скажи мне “да”, Нанна”.
Я не могу!
До меня, как сквозь вату, долетает восторженный голос матушки и тихий рокочущий ответ Альгира.
О чем они говорят?
Приди в себя, Нанна! Соберись!
— Прекрасно! — матушка хлопает в ладоши и вспархивает вверх по лестнице к двери, ведущей в гостиную. Я уже слышу перезвон тарелок и крохотных чайных чашек из тончайшего фарфора, приготовленных и оттертых от пыли специально к визиту капитана.
Прикрыв глаза, я глубоко вздыхаю и молюсь о терпении, чтобы выдержать сладкое до приторности щебетание и невозможный, полный гроз взгляд жениха.
Остаток дня быстро превращается в какой-то кошмар наяву, и на закате я уже готова вскочить на коня и нестись навстречу солнцу, подальше от пристального, невыносимого внимания матушки, которая беспокоится совершенно по любому поводу и проверят все по тысяче раз. Она перекладывает мои вещи так и эдак, неодобрительно рассматривает белье, цыкает, причмокивает и переступает с пятки на носок, доводя меня до состояния близкого к слепой ярости.
“Она просто нервничает, — успокаиваю себя я. — Я же знаю, как болезнь сказывается на ее эмоциональном самочувствии. Перетерпи, сцепи зубы, дождись отъезда — и вздохни спокойно”.
Спокойно, как же! Почему мне все время кажется, что я иду прямо в пасть к голодному льву?
Все смешивается в кашу, проносится перед глазами размытыми картинками, обрывками фраз, всхлипами матушки, которая в последний момент поддается тревоге и будто впервые понимает — дочь вот-вот уедет и после церемонии мы будем видеться разве что по большим праздникам, если вообще будем. Слишком неспокойно стало вокруг: Кидонию раздирают конфликты. Двенадцать великих островов готовы вцепиться друг другу в глотки при любой удобной возможности.
Я едва ли слышу прерывистый шепот матушки, когда она порывисто обнимает меня и чмокает в щеку. Закат окрасил ее лицо красным, как и хрустящий снег под нашими сапогами, и я тяжело сглатываю, чувствуя — вот он, дурной знак. Безмолвный запрет на это путешествие.
Но что я могу сделать? Ничего.
Устроившись в седле, я бросаю на поместье прощальный взгляд, и мне кажется, что в окне моей комнате кто-то стоит.
Зыбкая, размытая тень, которая рассматривает меня и держится тонкой рукой за горло, будто зажимает рану.
— Мы будем у Врат через два часа, — шепчет мне Альгир, подъехав вплотную. — Как вы себя чувствуете, Нанна? Вы за целый день не проронили ни слова.
— Я не имела права возражать, — я позволяю себе слабую улыбку, на которую Альгир охотно отвечает, будто мы сто лет знакомы. — Хотя и не хотела покидать дом так поспешно. Это место дорого мне, вы понимаете?
