"Лиссабон. 1807 г., ноября 6-го. Мог ли ты представить, откуда получишь мое письмо? Мы в столице Португалии, а не в России, куда все наше желание стремилось... Буря заставала сюда укрыться, и мы здесь простоим довольно долго. Ты знал, что мы еще были в Корфе, занятой уже французами, с которыми жили не поприятельски: почти 3 года у нас была война с ними,- трудно скоро себя переломить. Несчастная кампания в Пруссии возвысила французов, но храбрость наших войск заставила их нас уважать. Несносное хвастовство французских офицеров, не бывших в Пруссии и оставшихся в Италии, который составляют теперь здешний гарнизон, до того довело, что были беспрерывные дуэли, и съехать на берег почти всегда влекло к какой-нибудь неприятной истории. То желание было общее - скорее оставить Корфу. Шесть пехотных полков, находившихся в Далмации и на Ионических островах, на купеческих судах перевезены в Венецию. Наш Архипелагский отряд отправился в Россию, и всем кораблям Балтийского флота также велено итти в Россию. 19 сентября оставили навсегда Корфу и с большим сожалением"{7}.
Через сорок без малого лет после пребывания Сенявина на Ионических островах местное население поминало его с самой теплой благодарностью. Вот что рассказывает в своих [327] "Воспоминаниях русского моряка" Сущов, посетивший остров Занте в 1841 г.: "О ком говорили с заметным оживлением и всех расспрашивали приезжавшие Толпы? Кого благословляют здешние народы, рассказывая детям о его временах, о их благоденствии... под управлением адмирала Сенявина. Здесь все знают, помнят и глубоко уважают Дмитрия Николаевича. Любопытный разговор наших гостей был о нем; они не говорили о его воинской славе или морской известности, нет, они рассказывали о нем самом, как о человеке без блеска и титула. Говорили, как он был строг и вместе с тем входил в малейшие нужды жителей, всякого сам утешал, каждому помогал, и его любили больше, нежели боялись. В какой дисциплине держал он своих и чужих,- но любил, чтобы все, его окружающие, были им довольны и всегда веселы, сам изобретал удовольствия, давал пиры, и все уважали его не на словах, а действительно, как отца-командира". И, конечно, у населения навсегда осталось в памяти, с каким неподдельным горем, с какой растерянностью принято было известие (абсолютно неожиданное) о Тильзитском договоре, отдавшем Ионические острова в руки Наполеона. Сам русский адмирал должен был успокаивать ("усмирять") взволнованных его отъездом жителей: "Как это неожиданное известие всех поразило! Не хотели атому верить, но адмирал Сенявин усмирил их, и весь народ со слезами провожал его. И теперь, три этом рассказе, у некоторых навертывались слезы. Зантионцы желали знать все подробности об адмирале: когда он умер? Где похоронен? Какой сделан памятник? Остались ли у него дети? Необыкновенно отрадно было нам слышать искреннее участие и уважение иностранцев к человеку, уже давно успокоившемуся от неправильного волнения света, но славою которого всегда будет украшаться наш флот, а имя Сенявина долго будет заставлять биться от восторга сердца русских моряков"{8}.
