— А теперь я уйду ненадолго, — сказал он, и мать дружески улыбнулась ему.
Он вышел, намереваясь прежде всего посетить родителей своего погибшего друга. Но по дороге к рынку замедлил шаги. Ему стало страшно от одной мысли, как он предстанет перед матерью Клауса и объявит ей, что у нее больше нет сына. Может быть, лучше, пока все на службе, зайти к отцу, если того не уволили с почты? Ведь почтовый инспектор Адам тоже был членом нацистской партии. И Иоахим отправился на «Бродвей».
«Бродвей», так называли ребята и девушки его возраста часть главной улицы, тянулся примерно метров на сто пятьдесят. Он начинался у кафе «Вахендорф», где прежде проводили послеобеденные часы жены состоятельных горожан, а затем шел мимо кинотеатра «Хейде» и отеля «Хейде» — лучшей гостиницы города, как все еще гласила вывеска у входа. Вовремя войны в здании помещался лазарет, а сейчас здесь была гостиница для советских военнослужащих. За отелем улица делала поворот, на углу стоял дом торговца скобяными товарами Дамашке, и здесь «Бродвей» кончался. Эта часть улицы служила обычно местом встреч для молодежи и подростков города. Под вечер, между пятью и семью, сюда приходили, взявшись под руки, ученицы лицея, а неуклюжие мальчишки, засунув руки в карманы, плелись за ними следом, покуривая выкраденные у отцов сигареты. Приходившие раньше пяти стояли возле кино, поджидая, пока явятся остальные. Если кто-нибудь возвращался после каникул или приезжал в отпуск на несколько дней, то первым делом шел на «Бродвей» — показаться.
У кинотеатра Иоахим встретил аптекарского сынка Ганса Мука. Ганс, светло-русый веснушчатый парень, стоял, прислонясь, у входа в кино и небрежно курил сигарету, манерно поднося ее к губам. На нем был новый с иголочки светло-синий костюм, явно сшитый из запасов бывшего офицерского состава военно-воздушных сил. При виде Радлова он не выразил ни малейшего удивления.
— Слышал уже, что ты вернулся, — сказал он, поздоровавшись. — Адам тоже приехал?
— Нет.
И Иоахиму пришлось во второй раз за сегодняшний день сообщить о том, что Клаус погиб. Несколько секунд они помолчали, потом Мук спросил:
— А ты был у его родителей?
И когда Иоахим ответил отрицательно, посоветовал:
— Сходи поскорее. Лучше, если они узнают об этом от тебя, чем от других. И Гильде Эйснер тебе тоже надо сказать, они ведь дружили. Кстати, Эме тоже погиб.
«Значит, и он, — подумал Иоахим. — Эме был старше нас, ему уже стукнуло двадцать». Он был когда-то левым нападающим их футбольной команды. У Иоахима дома сохранилась фотография всей команды. «Нас было одиннадцать, и шестеро погибло. Эме уже седьмой. А насчет Тильды Мук прав, ей должен сказать именно я. Кажется, и сам бы мог додуматься».
