Прошло часа три, прежде чем был отрыт вход в подвал. С напряженным вниманием ждали они, пока Бухвальд спустится по лестнице. Наконец они услышали его крик:
— Все в порядке. Спускайтесь.
Под мрачными сводами подвала, едва освещенного мигающими голубыми огоньками зажигалок и спичек, стояли станки, они были целы и невредимы. Радлов насчитал пятнадцать токарных станков, кроме того, кругом валялись подшипники и маховики. Станки покрылись толстым слоем пыли. Иоахим слышал, что Бухвальд сказал:
— Смотрите-ка, не заржавели, их хорошо смазали маслом. Йегер неплохо заботился о своем добре.
И тут Радлов заметил, как Бухвальд нежно погладил один из станков.
Когда они снова поднялись наверх, Бухвальд объявил:
— Кончайте. Сегодня все равно больше не наработаем. А за пятый цех возьмемся завтра. — И, выдержав короткую паузу, добавил — Сегодня охранять машины буду я. Это все наше достояние, а как знать, кто ночью тут бродит среди развалин. Карл, ты предупредишь мою жену?
Шнейдер кивнул.
— И не забудьте поговорить с соседями.
Радлов прошел часть пути со Шнейдером. Новый знакомый осведомился о его адресе и, услышав ответ, сказал:
— На Викингштрассе в доме восемнадцать живет Генрих Кордштедт. Сходи-ка к нему, узнай, жив ли он и что поделывает, да скажи, пусть выходит на работу. Мы решили, чтобы каждый привел с собой по одному рабочему.
Радлов обещал все выполнить.
Так день за днем проходил в работе, требующей напряжения всех сил, к тому же людей терзало постоянное мучительное чувство голода. Радлов с рассветом выходил из дому и возвращался поздно, когда на домики поселка уже спускались тени. Лицо его осунулось и еще больше побледнело, глаза ввалились. Вечером в низенькой комнате Урсулы он сразу бросался на кушетку и засыпал глубоким крепким сном. А девушка будила его, только подав уже на стол картофель в мундире и соль. Обычно они ужинали молча.
Невысказанный вопрос словно висел в воздухе, и хотя Радлов больше не упоминал о своем желании уехать, он знал, что Урсула постоянно об этом думает. Точно стена встала между ними, правда, прозрачная, как стекло, но все-таки она разделяла их.
Только однажды, когда он после особенно тяжелого рабочего дня вернулся домой лишь под утро, стена эта как будто исчезла. Урсула, решившая, что он уехал, провела мучительную ночь и утром была белее полотна. Обняв его за плечи, она всхлипывала:
— Ты еще здесь!
И он гладил ее, пока она не успокоилась.
Иоахим надеялся, что Лаутербах предупредит Урсулу об этой задержке. Седой зашел к ним на завод незадолго до конца рабочего дня. Он искал добровольных помощников, которые согласились бы остаться и на ночную смену.
