Долгими ночами, которые стали теперь такими странно тихими, лежал Иоахим без сна, мучился сомнениями, тревожился, тосковал о родном городе. Порой ему так хотелось убежать, что он готов был зашвырнуть лопату и дать тягу. День ото дня тревога все росла. Почта еще не работала. Его беспокоила судьба родителей, а рассказы о боях в родном городе рождали в нем самые мрачные предчувствия. Порой ему казалось, что родителей уже нет в живых, тогда он решал бежать на следующий же день. А утром на него умоляюще глядели глаза Урсулы, и у него не хватало духу оставить ее одну. Как часто смотрела она ему вслед из калитки садика, когда он направлялся к каналу, и ему чудилось, что она догадывалась, какие его терзают сомнения. «Скоро мы покончим со рвами, — думал он, — и тогда я ей скажу. Дольше я ни за что не останусь».
Но вот они, наконец, утрамбовали последний ком земли и пошли по домам. Многие задавали себе вопрос: что же дальше? И тут посреди дороги их встретил Однорукий, помахивая пачкой листовок. Оказывается, им наконец-то выдадут продуктовые карточки. Вечером он принес их всем, а Радлову положил на стол еще и повестку. Это было приглашение явиться на машиностроительный завод на Гольцтифштрассе.
— Где это?
— За каналом, двадцать минут ходьбы. Прежде здесь был крупный завод.
И Однорукий объяснил, как туда дойти. Он, по обыкновению, спешил.
Оставшись наедине с Урсулой, Радлов в раздумье скомкал повестку и заявил:
— А теперь хватит!
И посмотрел на Урсулу, которая сидела напротив и что-то чинила. Она чуть приподняла голову, опустила руки и ответила с усталой улыбкой:
— Я так и думала.
— Как?
— Что ты хочешь уехать.
«Стало быть, она давно это знала, знала, что я все это время лгал ей, и ни разу даже вида не подала».
— Я же вернусь, я только хочу…
Она покачала головой, видимо не желая и слушать его доводов. Может быть, она почувствовала по его голосу, что он в нерешительности и сам не верит своим словам.
— Это связано с твоей… тайной?
Вот он опять, этот вопрос, который мучает его, — отданный Брандтом приказ, о котором он не может забыть. И снова в голове молотом застучали слова: «Предателей ждет суд Феме!» Он не был предателем, нет. Когда Лаутербах вторично пошел в комендатуру к Гартману, он не взял его. А то, что делал Иоахим, делали и другие, это не причина, чтобы заклеймить его как предателя. Но все же беспокойство грызло его. Он хочет уехать к своим товарищам, с которыми был связан одинаковыми мыслями и чувствами. Может ли он рассказать обо всем этом Урсуле?
