Единственный способ для Альфреда – удрать в 1892 год и там сделать очередное открытие: – ба! да ведь нынешние левые это те же декаденты 80-ых годов. Помню, помню! Еще воспевали «усталые души», «мертвые листья»…
Папаша, перекреститесь! Где вы в ЛЕФЕ усталые души видели? Какое там! Войдя в раж, понесся так, что теперь за ним хоть пятьсот строк скачи – не доскачешь.
Что ныне за молодежь, негодует Альфред. Подавай ей «поэзию октября», «коллективизм», «юродства ЛЕФА», «симфонию фабрик и заводов». Подождите детки, не рыпайтесь! Когда продвинемся от революции, будет ясна преспектива (в роде как из 1923 года в 1892 год) и придет «великий поэт», который все опишет.
По дороге с ЛЕФОМ Альфред шлепает и иные коллективы поэтов (читай пролетарских), ибо о ком же, как не о них, гремит он, говоря о «кружках поэтов» и «сборниках с многочисленными кружковыми фамилиями». И – добалтывается до перепуга «развелось поэтов не по призванию, а по профессии»… Какой ужас! «Не достает разве еще профсоюза поэтов». Альфред, дайте ваше ухо, мы вам скажем: «Профсоюз поэтов есть». Какой ужас!
Дальше – о разнице между гением и талантом, об отсутствии в ЛЕФЕ искры божьей. (Очень рады обойтись без небесных продуктов.) Еще дальше – попытка критиковать левых убийственными (для Альфреда) аналогиями с анархистами, универсалистами и натуралистами-самоучками, которые к тому же, по отсутствию слуховой трубки, названы – первые интернационалистами, а вторые – журналистами. Крепко обоврался Альфред, приписав Чужаку какой-то рассказ в ЛЕФЕ; видимо ЛЕФА не читал, а Чужака с Бриком по полемике в Известиях перепутал. Разбери их, который Брик, который Чужак! Оба на «к» кончаются. Мало того, решительно благоуханное барство ощутилось в презрительных Альфрединых словах: «не поэт, а сапожник». С каких это пор честное слово «сапожник» стало ругательным в Известиях?!.
И наконец, добредя до «искры божией» которая «несоизмерима, невесома и иррациональна» (свят! свят! свят!) – Альфред безнадежно запутывается еще в двух альфредах: Альфреде де-Мюссе и Альфреде де-Виньи. И кончает дружеским поплечуханием Пушкину гордый Альфред де Известий, разлива 1892 г.
Справка: Когда Альфред поставил точку после 500-ой строки своей згара-амбы (извиняюсь перед Каменской згара-амбой) Пушкин слез с цоколя на Твербуле и придя в редакцию ЛЕФА долго плакал чугунными слезами о том, что есть еще альфреды на земле.
А после точки (мозги-то скачут), сцепляя в сноске фразы по принципу «мама купила лампу, но мопс не носит штанов, а кстати сказать Альфред пишет статью, но между прочим в Италии футуристы ходят с фашистами, а поэтому туда им и дорога» (кому? вероятно – лампе и маме, и мопсу, и Альфреду, и фашистам, исамой статье) – вдруг после экскурсии по поэзии «усталых душ и мертвых листьев» выпаливает:
