В восемь вечера напомнила, что пора ужинать. Спросила, что я люблю, и может ли она чем-то помочь мне.
Я готовил равиоли, а она внимательно наблюдала за мной — запоминала. Когда равиоли перекочевали из кастрюльки в мою тарелку и ужин уже стоял на столе, Кристина обрадовала меня сообщением, что приготовить такое ей по силам.
Затем осторожно спросила — что я предпочитаю — чтобы она сидела возле меня и смотрела как я ем, или чтобы ушла из кухни. Она знает, что некоторые чувствуют себя очень неловко, когда сидящая напротив дама смотрит, как они едят, но сама ничего не ест.
Я поразился — у неё было какое-то виноватое лицо. Её пластика, её выражения лица оказались натуральными до восхищения.
Я попросил её остаться на кухне, и мне показалось, что она восприняла это предложение с благодарностью. Даже голос чуть повеселел.
Так начались наши кухонные беседы, превратившиеся вскоре в ритуал.
В половине одиннадцатого я объявил ей, что пора идти спать. Пошёл в ванну и начал чистить зубы, мучительно размышляя о предстоящей первой брачной ночи.
Я вернулся из ванной, уже одетый в свою лучшую пижаму, и обнаружил, что она по-прежнему стоит возле кровати в той же позе, в какой я её оставил.
— Тебе нужно помыться перед сном? — ничего умнее в голову не пришло, а молчать было бы тягостно. Голосу я пытался придать как можно более будничности и равнодушия, словно спрашиваю об этом лишь по инерции.
— Я уже протёрла лицо и руки салфеткой, — радостно сообщила она. — Я могу лечь вместе с тобой?
— Почему ты об этом спрашиваешь? — спросил я, стараясь не показать охватившего меня волнения.
— У тебя испуганный вид. Ты не знаешь, как вести себя со мной и боишься поделиться этим. Тебе станет легче и проще, если ты перестанешь всё таить в себе.
Это было правдой и стало первым уроком, который мне преподнесла Кристина. Я вздохнул и кивнул в знак согласия. А потом попросил её не снимать трусики — на всякий случай. Решимости на брачную ночь с дамой мне ещё не хватало.
Она неуклюже забралась под одеяло и неловко прижалась ко мне. Мой подбородок, рот нос утонули в её пышных и мягких волосах. Я обнял её и мир словно перевернулся.
Словно громом поразило меня озарение — я обнимаю машину. Путь умную, но машину. Робота. Старшую сестру моей стиральной машины. И пусть у неё мягкие волосы и нежная кожа. Я знаю, что это кожа синтетическая, а под ней искусные аналоги мышц из губчатой резины, заполненной маслом. Интересно, каким — промелькнуло в голове? Машинным или оливковым?
