– А по мне так это просто вульгарно, и я так и сказала Нирване, – отрезала Донна.
– По-моему, вы обе очень субъективны, – возразила Джанин.
Райли почувствовала, что вот-вот разразится спор, и уж точно не хотела оказаться в его центре. Она с облегчением увидела агента Криваро, бежавшего к ним по японскому мосту. Она решила, что представит его женщинам как своего отца и это немного охладит их пыл.
Но Криваро не подошёл к столику. Он остановился на краю патио и помахал рукой, молча давая понять Райли, чтобы она присоединилась к нему.
Райли извинилась и подошла к месту, где стоял Криваро.
Он прошептал:
– Где ты была? Я думал, что ты осталась в кемпере.
Райли пробормотала:
– Я… простите. Мне просто стало любопытно. Я имею в виду, это место такое странное, и…
– Ладно, – перебил её Криваро, – не уходи так далеко. Мы уезжаем отсюда прямо сейчас.
Райли поспешила за ним.
– Что случилось?
– У нас есть имя подозреваемого, вот что случилось, – прорычал Криваро. – И мы знаем, куда он направляется. Если повезёт, мы скоро поймаем нашего убийцу.
Мужчина почувствовал знакомую нарастающую панику.
«Глупец, – подумал он. – И почему я позволяю таким вещам выводить меня из себя?»
В конце концов, это всего лишь пробка, ничто ему не угрожает по-настоящему.
Но машины впереди явно замедляли ход. То же самое происходило и на полосе слева от него.
Он проверил зеркала. Позади уже скопилось множество машин.
Его дорогой фургон перекрыт. У него нет иного выбора, кроме как оставаться на трассе.
Он сказал себе, что это ничего не значит. Но даже просто застряв среди этих медленно движущихся машин, он испытывал первобытное чувство клаустрофобии и беспомощность. Это был страх, который ему всегда было трудно контролировать.
Он слышал голос тёти Флоренс так отчётливо, словно она сидела рядом с ним…
«С глаз долой, из сердца вон».
Она всегда говорила ему это, когда он был маленьким мальчиком.
Она говорила это со снисходительной улыбкой всякий раз, когда, по её мнению, он делал что-то не так.
Затем она нежно брала его за руку и вела к шкафу, где запирала и оставляла в кромешной темноте на много часов подряд.
Он вспомнил грызущий, глухой страх, который ощущал в этой темноте, то странное и отвратительное чувство, что жизнь вытекает из него на пол в шкафу и просачивается вниз между половицами, чтобы никогда не вернуться.
Его тётя, казалось, специально отпускала его именно в тот момент, когда ему казалось, что у него остался последний грамм жизни и что больше он не сможет прожить ни минуты.
