Ветер подобрал с площадки пластиковый пакет, гонял туда-сюда.
— Что слышно?
Блейк достал перо из кармана, помахал в воздухе на восток — единственная дорога в горы шла туда.
Понюхал.
Перо пахло смертью и гарью.
— Ничего хорошего.
— Ну и ладно, — Саймон снова потянулся, почесал живот под старой выцветшей армейской футболкой. — Пойдем вместе? У меня еще тушенка осталась.
Глаза-угольки внимательно следили за Блейком из тени, ждали, что он скажет.
— Зачем?
— Ну, не зря же мы встретились. И вдвоем не так страшно.
— Мне и одному не страшно, — честно сказал ему Блейк, но не ушел. Подождал, пока Саймон собирался.
— Никогда не понимал таких как ты.
— Знающих?
— Долбоебов.
Дорога шла неровно, выламывалась плитами — израненная и искалеченная, она терпеливо ждала, когда рассыплется окончательно и перестанет быть.
Многие другие — ее ответвления и повороты, ее друзья, с которыми она переписывалась рокотом проезжающих автомобилей, уже умерли — были похоронены под слоем пыли и песка, раскрошились ошметками бетона.
Эта дорога доживала свое.
Но идти по ней, несмотря на это, было легче, чем искать другой путь.
Саймон болтал — и стелился по земле на десяток метров вперед, хотя солнце светило в лицо, жарило кожу.
Оно было не злее, чем обычно, это воздух истончился, больше не хотел никого и ни от чего защищать.
— Как думаешь, это все? — спросил вдруг Саймон, обводя рукой дорогу, солнце в небе и пыль. — Для планеты все кончилось?
— С планетой все в порядке, — заверил его Блейк, — это только у нас проблемы.
— У кого это «у нас»? Я рискую только шкурой.
— Значит, только у меня.
Хотя на самом деле никаких особенных проблем у Блейка не было — он шел вперед, как и всегда, и жил дальше, пока жилось.
— Уйти не хочешь? — спросил его Саймон.
— Куда я уйду?
— Куда угодно. Хоть к нам.
— Я же не тень.
Саймон снова потянулся вперед, размял края, и они расплылись, пошли рябью, а потом вернулись в прежнюю форму:
— А если бы мог стать?
— Мне и так неплохо.
— Долбоебом?
— Человеком.
На ветках старого дерева висели кости — кошачьи, птичьи и человеческие. Они пахли застарелыми страхом и болью. Кошка и птицы ушли, а ребенок не до конца, призрак остался.
Саймон мог бы его съесть — тени питались такими иногда, но Блейк не дал.
Подошел к дереву, поговорил немного — и с ним, и с мальчиком. Дерево изнывало от жары, а мальчик просто был очень напуган.
Его звали Эван, и ему перерезали горло. Огромный, страшный человек, который сказал ему напоследок: «извини, малыш, надо экономить патроны».
