Возвышенный объект идеологии | страница 6
То же самое можно сказать и о демократии: это - если вспомнить старый афоризм, приписываемый Черчиллю, - худшая из всех возможных систем; единственная проблема заключается в том, что не существует системы, которая была бы совершеннее. Безусловно, демократия чревата коррупцией и диктатом узколобой медиократии; но проблема состоит в том, что любые попытки свести на нет неизбежный риск и вернуться к «подлинной» демократии всякий раз приводят к своей противоположности - они заканчиваются исчезновением демократии как таковой. Можно сказать, что первым постмарксистом был не кто иной, как сам Гегель: согласно Гегелю, противоречия гражданского общества не могут быть искоренены без скатывай™ к тоталитарному террору - государству лишь следует не позволять им выходить из-под контроля.
Важным достоинством книги Эрнесто Лакло и Шанталя Муффа «Hegemony and Socialist Strategy»>7 является разработка теории социальности, основанной именно на таком понимании антагонизма - на признании исходности «травмы», некой недостижимой сущности, оказывающей сопротивление символизации, тотализации, символической интеграции. Любые попытки символизации-тотализации вторичны: в той мере, в какой они выступают попыткой «сшить» исходный разрыв, они по определению рано или поздно обречены на провал. И это лишний раз доказывает, что мы не должны стремиться к «радикальным» решен™м: мы обитаем в промежутке и наше время заимствовано, любое решение временно и неоднозначно, это не более чем полумера в отношении фундаментальной недостижимости. Термин Лакло и Муффа «радикальная демократия», следовательно, должен рассматриваться как нечто парадоксальное; с точки зрения чистой, истинной демократии он как раз совершенно «не радикален»; напротив, его радикализм подразумевает, что мы можем сохранить демократию, только принимая в расчет ее радикальную недостижимость. Нетрудно заметить, что мы стоим на позиции, противоположной позиции традиционного марксизма, рассматривающего всемирную революцию как условие эффективного решения всех частных проблем; в то время как для нас любой временный и неоднозначный успех в решении той или иной проблемы связан с признанием существования глобального и радикального предела, признанием существования фундаментального антагонизма.
Мое предположение состоит в том, что наиболее последовательная модель подобного понимания антагонизма предлагается диалектикой Гегеля>8: диалектика для Гегеля - это прослеживание краха любых попыток покончить с антагонизмами, а вовсе не повествование об их постепенном отмирании; «абсолютное знание» означает такую субъективную позицию, которая полностью принимает «противоречие» как внутреннее условие любой идентичности. Другими словами, гегелевское «примирение» не есть некий «панлогизм», снятие всей действительности в Понятии, но окончательное принятие того факта, что Понятие - это «не все»