).
Легко заметить, каким образом понимание субъекта Фуко связано с традицией элитарного гуманизма эпохи Возрождения: достаточно вспомнить ренессансный идеал «всесторонней личности», повелевающей своими страстями, с ее отношением к жизни как к произведению искусства. Фуко понимает субъекта достаточно классично: субъект - это самоконтроль и гармонизация антагонизмов, это воссоздание своего уникального образа и «пользование наслаждениями». Таким образом, если Хабермас и Фуко - это две стороны одной медали, то Альтюссер совершает решительный прорыв, настаивая на том, что человеческое состояние как таковое характеризует некая трещина, некий разлом, неузнавание>3, утверждая, что идея возможности преодоления идеологии является идеологической par excellence\
Хотя Альтюссер не уделял слишком много внимания этическим проблемам, очевидно, что любая из его работ так или иначе выражает радикальную этическую позицию, которую можно обозначить как героику отчуждения или как героику умаления субъективности (несмотря на то или даже именно потому, что как раз понятие «отчуждение» Альтюссер отвергал как идеологическое). Дело не только в том, что мы должны вскрыть структурные механизмы, производящие субъекта как эффект идеологического неузнавания; но и в том, что мы должны четко осознавать неизбежность такого «неузнавания», то есть смириться с тем, что доля иллюзорности является условием нашего исторического опыта, что она обладает полноправной ролью в историческом процессе.
С этой точки зрения субъект конституируется неузнаванием: идеологическая интерпелляция, позволяющая субъекту «распознать» себя как «окликаемого» идеологией, неизбежно содержит некоторое «короткое замыкание», психологическую иллюзию типа «Я здесь уже был». А она, как отметил Мишель Пешо>5, автор наиболее значительной теории интерпелляции, неизбежно содержит комический аспект: «неудивительно, что к тебе обращаются как к пролетарию, ведь ты и есть пролетарий», - это короткое замыкание. Так, Пешо применяет к марксизму известную шутку братьев Маркс: «Вы напоминаете мне Эмануэля Равелли». - «Но я и есть Эмануэль Равелли». - «Так вот почему вы на него так похожи!»
В случае же альтюссеровской этики отчуждения в символическом «процессе без субъекта» мы можем видеть то, что в лакановском психоанализе понимается как этика разделения. Знаменитая фраза Лакана «не уступай в своем желании» [«ne pas céder sur son désir»] указывает на то, что мы не должны игнорировать дистанцию, разделяющую Реальное и его символизацию: Реальное избыточно по отношению к любой символизации, функционирующей как желание, направленное на объект. Определиться с этим избытком (или, вернее, остатком) - значит признать фундаментальное препятствие («антагонизм»), сущностную ограниченность процессов символического объединения и распада. Мы сможем лучше уяснить себе подобную этическую позицию, противопоставив ее традиционному марксистскому пониманию социального антагонизма. Это понимание характеризуется двумя взаимосвязанными положениями: (1) существует некий фундаментальный антагонизм - экономическая эксплуатация, классовый антагонизм - онтологически «опосредующий» все прочие антагонизмы, определяющий их место и специфику; (2) исторический опыт показывает если не неизбежность, то «объективную возможность» преодолеть в конце концов этот фундаментальный антагонизм и таким образом разрешить все прочие конфликты; вспомним известную марксистскую формулу, гласящую, что та же логика, которая привела человека к отчуждению и классовому неравенству, создает и условия его освобождения -
