Младший Парс нравился Инару — умный, еще более осторожный, чем его отец, но не такой скрытный, предпочитающий витиеватым увертываниям и сладкому подхалимажу, не всегда удобную правду. И конечно, ему импонировало, что молодой мужчина не рвался к власти и высоким постам, как это делал в последнее время его отец.
Мотивы Парса тоже были вполне понятны, ему не терпелось увидеть собственными глазами падение своего старого заклятого врага Агеэра, а уж если при этом освободившееся место займет его сын, то старый интриган и вовсе запляшет от счастья.
Впрочем, личные порывы мало интересовали повелителя в данный момент, тем более что он намеревался спутать планы всех, потрясти основы всего, и если придется — разрушить, чтобы в итоге окончательно избавить Илларию от уязвимых мест, убрать причины расколов в обществе. И первым шагом к этому стал законопроект, с которым пять из семи членов Совета уже успели ознакомиться. Остался только Хорст, хотя… ни его, ни чей-либо другой голос из присутствующих или не присутствующих, уже не играл никакой роли.
Единственная, кто мог его, если не остановить, то задержать, находилась сейчас в другой стране и была занята совсем другими мыслями. Да, Инар сознательно рассказал матери о Клем, зная, что она немедленно помчится в Арвитан выяснять отношения. И да — это была его маленькая месть за то, что его глупая, упрямая полукровка в очередной раз ослушалась приказа и мало того, что бросила его кольцо, его подарок практически ему в лицо, но еще и снова рискнула жизнью, причем, вполне сознательно. Вот и он вполне сознательно рассказал все маме, которая при всей своей эмоциональности и нелюбви к истинным, обладала цепким умом, умела подстраиваться под обстоятельства и очень любила своего единственного сына.
Он рассчитывал на ее благоразумие, но как всегда, в своей мужской самонадеянности, не учел, что венценосная Паэль больше истинных не любила полукровок, особенно, если эти полукровки дружили с ее падчерицей, как заноза в сердце, постоянно напоминающей ей о личном, женском несчастье. Инара оправдывало только то, что все его мысли были целиком и полностью сосредоточены на делах и реформах, которые он намеревался провести, иначе бы он вспомнил о женской эмоциональности и еще раз подумал, прежде чем втягивать мать в свои разборки с Клементиной.
— Простите, но вы действительно намереваетесь так поступить? — наконец, после получасового молчания и переваривания информации, решился спросить Айгон Агеэра. Его уже давно ничего не пугало, но план повелителя вызывал, едва ли, не ужас.
