то, чего не делает
формально, в форме закона, сообразно конституции.
Гегель этим не устранил антиномии, он превратил её в другую антиномию, в антиномию между действием законодательной власти, её правомерным с точки зрения существующего государственного строя действием, и её назначением — развивать государственный строй. Противоречие между государственным строем и законодательной властью остаётся в силе. Противоречие существует, согласно определению Гегеля, между фактическим и легальным действием законодательной власти, или между тем, чем должна быть законодательная власть, и тем, что она есть в действительности, между тем, как она сама себе представляет свою деятельность, и тем, что она действительно делает.
Как может Гегель выдавать это противоречие за истину? «Поступательное движение, присущее всеобщим правительственным делам», столь же мало объясняет дело, ибо именно это поступательное движение и требуется объяснить.
В добавлении Гегель ничего не даёт для разрешения указанной трудности, но зато выставляет её в ещё более ясном виде.
«Государственный строй должен быть сам по себе той общепризнанной прочной почвой, на которой стоит законодательная власть, и он не должен поэтому создаваться этой последней. Государственный строй, следовательно, есть, но вместе с тем он столь же существенно становится, т. е. он движется вперёд в своём формировании. Это поступательное движение есть изменение, которое невидимо и не имеет формы изменения».
Иными словами: государственный строй есть с точки зрения закона (в иллюзии), но в действительности (поистине) он становится. По своему назначению он неизменен, но в действительности он изменяется, только это изменение совершается бессознательно, оно не имеет формы изменения. Видимость противоречит сущности. Видимостью тут является сознательно установленный закон государственного строя, а сущностью — его бессознательный закон, стоящий в противоречии к первому. Сознательно установленный закон тут не выражает того, что заложено в природе вещей; напротив, он составляет противоположность этой последней.
Верно ли, что в государстве, представляющем собой, по Гегелю, высшее наличное бытие свободы, наличное бытие сознавшего себя разума, господствует не закон, не наличное бытие свободы, а слепая природная необходимость? И если познано, что закон вещи противоречит её определению в законодательстве, почему не признать тогда закон самой вещи, закон разума также и государственным законом? Как можно сознательно придерживаться дуализма? Гегель стремится везде представить государство как осуществление свободного духа, но re vera [на самом деле] ищет выхода из всех трудных коллизий в природной необходимости, стоящей в противоречии к свободе. Точно так же и переход особого интереса на ступень всеобщего не совершается сознательно посредством государственного закона, а совершается против сознания, как опосредствуемый случаем, — но ведь Гегель хочет видеть везде в государстве реализацию свободной воли! (В этом сказывается
