- Послушай, сержант... —начал было Закридзе, но Шарафутдинов оборвал его:
- Прекратите болтать, рядовой Закридзе! Я отдал приказ, а его не обсуждают! Запоминайте схему. А потом, Закридзе, засунете записку на старое место.
- Почему? Зачем? — вскинулся Закридзе.
- Потому что, если ее возьмет кто-нибудь один, он... будет уверен, что вернется? А если вернется хоть один, он доложит, и записку достанут. А если никто не вернется... все равно кто-нибудь из наших найдет — мы дорожку показали.
- Все было правильно, все логично. Закридзе понимал это, но он не был бы самим собой — честным, горячим и прямолинейным парнем,— если бы не верил свято во все то, чему его учили. Потому он с вызовом сказал:
- Хорошо! Но я все равно доложу.
- Я же сказал, доложит каждый. А сейчас запоминайте схему. Может пригодиться.
Сутоцкий рассматривал схему и думал о своем: как же так получилось, что он внутренне сдался? Может, он трус? Нет, нарочно проверял себя — не трус. А вот здесь, когда решалась судьба людей, которых он знал, которых уважал, несмотря на минутные вспышки злобы, на ревность, он в этих людях все-таки усомнился. Почему? Почему Шарафутдинов взял все в свои руки? Разве он не мог сделать то же самое? Мог! А не сумел. Почему?
Он долго продирался сквозь смутные мысли, догадки, воспоминания и медленно, очень медленно пришел к выводу: Шарафутдинов в эти минуты думал не о себе, даже не об офицерах — он думал о деле, которое ему поручили. Для него дело было главным. Он выполнял приказ и решительно отбрасывал все, что могло помешать его выполнению. Наверное, он тоже чувствовал себя не просто сержантом Шарафутдиновым, а Шарафутдиновым-поисковой группой захвата. Не в единственном числе, а всей группой сразу,
Передовая жила все так же тихо и спокойно, если есть на войне покой. На нашей стороне велись земляные работы, дежурные пулеметчики и стрелки иногда постреливали, наблюдатели наблюдали, но большинство солдат спали.
На немецкой стороне работ не велось: оборона была подготовлена заранее, повреждений еще не успела получить, а улучшать ее не имело прямого смысла, и, пожалуй, всем было просто лень. Поскольку после полудня подул северо-восточный гулкий и сухой ветер, стало прохладнее, над землянками обеих сторон закурчавились дымки. Конечно, наблюдатели поначалу попытались засечь по этим дымкам землянки, но ветер разгонял дым, и он стлался почти по земле — верный признак перемены погоды.
Передовая привыкла, что разведчики действуют только ночью. Даже те, кто знал о поиске, устали ждать его результатов и занялись своими неотложными делами — сидеть в бездействии на передовой не умели.
