Кажется, я сплю постоянно. Я очень хочу спать, поверьте. Но мне хочется спать не с кем попало, не с Настенькой и не с Ленкой. Я хочу спать! Спать! Спать, не видя никаких снов. Женщина, пробуждающаяся рядом с тобой, этакое ласковое весеннее утречко, как это прекрасно, и тэ дэ, но нет ведь, проснувшись, она будет пилить тебя вчерашними темами. Вот и задумываешься: стоит ли жениться? На хрен. Лучше сблюю.
Настя. О-о. Сон? Явь? Моя любовь. Я люблю ее, оказывается. Совсем не так, как она меня. Да и любит ли она вообще? Нет, не любит ни хера. Женщины по своей нейтринной сущности не способны на это по идее. Бляди. Ни одна из них не способна зажечь свет в твоей квартире, не говоря уж о прочем. Тебе никогда не откроют дверь, и уж тем более никогда не зададут вопрос: «Как дела?» Ты одинок. Навстречу выйдет лишь мяукающий кот, у которого всего пара-тройка мыслей в голове: пожрать, погадить, ну и чтобы хозяин за ухом почесал. Нейтринные бляди. Не обычные, а нейтринные. Но все равно девушки.
Не люблю мобильщиков (но этим гадостным телефоном пользуюсь. Вопрос, польза это или вред?) Как ты, несчастный, живешь без мобильника? Да вот так. И замечу, живу не хуже вас. У меня в доме есть иконы, и делать идола из пластмассовой коробки мне ни к чему. Беспонтовые какие-то эти ребята и девушки, мобильщики и мобильницы. Свет клином сошелся, что ли, на этом барахле?
Настя вздрогнула; я забыл погладить ей спину. Чувак, врывающийся в заведение и не перестающий барахлить по своему приспособлению — вот самый гадкий тип клиента. Хотя бывают хуже. Те, которые рассуждают так: раз ты стоишь за прилавком, значит, ты обязан угадывать мои мысли. Я утрирую, но примерно так и происходит. Странно, но я продолжаю любить клиентов. Может быть потому, что хохм хватает. Сфера обслуживания — это круче всякого театра.
А с чего начал? Курго, она и есть Курго. Милая Курго. Вот так она и стала самой собой.
Если вам еще не наскучило, расскажу, как делал ее портрет. Есть у меня такая маничка — точнее, была: делать портреты. Сессия продолжалась полтора года. Иными словами, я снимал ее дважды: весной и осенью. То есть осенью и весной. В первый раз она напилась. Во второй тоже. После этого я прекратил заниматься портретированием, как Льюис Кэрролл после смерти утратил интерес к нимфеткам. Сволота дебильная, его родственнички сожгли все, что сделала птица Додо. Викторианская эпоха была не так уж и плоха — по крайней мере, тогда сниматься, позировать у него было модно. Хотите верьте, хотите — нет, но мистер Доджсон снимал; и снимал так, что я ему завидую — тогда не было телепередач типа «Курьера» — о том, сколько изнасиловали малолеток за сегодня. Он просто любил маленьких девочек. Что, теперь это звучит похабно? Какие у вас возникли ассоциации?
