Вынул дядька и посмотрел на него мельком. Мельком потому, что, похоже, Поджер в полной мере насладился акустическими эффектами «Соньки» и собирался как-то материализоваться. Мне эти эффекты были не по кайфу. Он собирался выйти из студии. Лариса хотела было заерзать жопой, но это было не в ее духе. Плюнув на все, я снова раскрыл дядька.
Да, все было бы совсем хорошо, если б не Поджер. Точнее, Лариса. Она заинтересовалась. Будь проклята интересующаяся женщина! Да посиди ты немного на кухне! Поджер возник как черт из коробки и обратился к Ларисе с каким-то своим поджеровским вопросом, несчастная красавица стала ему отвечать, и в конце концов Поджер узрел, что картинка, созерцаемая мной, явно не та. Мне было слишком по кайфу ее рассматривать, чтобы отвлекаться на каких-то поджеров. Я даже не стал отпираться, хотя можно было попробовать, закосить под какой-то свой умняк, а потом отмазаться, что клиент, видите ли, передумал. Я быстро свернул. Раскрыл архив. Но Поджер заинтересовался дядьком.
«А это что?» Произошло самое страшное: Поджер уличил меня в так называемой халтуре. Он не мог верить в то, что я могу что-то делать бесплатно. Я тупо пялился в монитор — дядек завораживал меня все сильней. Загвоздило. О чудо! Какой-то педераст позвонил Поджеру на мобилу, и он решил исчезнуть. Пообещав недобро напоследок, что разговор серьезный состоится вечером. Я перевел дух. «Кто это?» — лучше б эта мочалка молчала, но такое уж у этих баб железо, да и программное обеспечение — хуже некуда. Молчи, подруга. Нет, это все пустые надежды. Помолчи. Ну можешь ты помолчать хотя бы минуту? Почему нет баб, которые умеют молчать, и молчать так, чтоб это было в кайф? Тридцать секунд? Десять? Молчи и действуй. Просто будь.
Шли часы. Как-то незаметно наступил вечер. Поджер так и не появился. Клиентов тоже не было. И Ларису, я чувствовал это, стали посещать весьма нечестивые мысли. К Я мог бы заткнуть ей пасть, повалив на диван в подсобке, порвав трусы и вставив ей по самое не хочу. Однако я еще верил в свою интеллигентность. Еще я верил в верность. У Ларочки где-то обретался муж. Хотя к чему вся эта суета — не понимаю до сих пор. Ларисонька положила свои прерасные обнаженные ноги на стул, разделяющий нас (это зимой-то; дело в том, что в этой студии она жила, а отопление было великолепным). Будучи эстетом, я оценил педикюр. Ногти на ее стройных ногах (притом что худышкой назвать ее было нельзя — странно) были накрашены, естественно, бледно-алым. Как у той посетительницы Эрмитажа. Коренной питерки, не иначе. Приезжая не стала бы так красить ногти. Стул на колесиках заелозил. Не в колесиках было дело, как я догадался, а в ее мокрой кошке. Но дальше сцена развертывалась совсем не так, как вы можете предположить, читатель. Я вмочился в монитор.
