Очередной сумасшедший городишко.
— Займи свою конуру, поедатель, — глянул на меня здоровяк. — Может тебе повезет.
Я пошевелил пересохшим языком, попытался разомкнуть губы. Предательский страх сковывает тело, не дает говорить, не дает дышать. Я не хочу ползать в грязи словно ящерица! Не хочу оставаться в этом мерзком городе. Город уродов. И скоро я пополню их число. На ватных ногах я побрел вдоль стены к единственной открытой двери. Побрел, заглядывая в крошечные комнатки, рассматривая молчаливых пленников, отрешенных, сломленных. Никто не реагирует на меня. Никто из них не видит меня, не слышит, не чувствует. Все они погружены в собственные мысли, образы, воспоминания. Все ждут скорой развязки.
Лопоухая. Не понял... мне мерещится? Грудастая сидит в одной из камер. Сидит и смотрит на меня. Но если она тут, то где хомяк? Где фонарик?
— Где... Фонарик? — я с трудом контролирую свой голос, что словно струна натянут и дрожит.
Отвернулась. Не смотрит мне в глаза.
— Если ты про вурка, парень, — вновь заговорил синекожий. — То ищи её среди кикимор. Хоть в этом теперь и нет смысла.
Я медленно обернулся к здоровяку. Крюк втянул руки обратно, сполз на пол, тихо прошептал:
— Скоро для половины из нас ни в чем не будет смысла.
Значит «меня зовут» теперь среди кикимор. Маленького, ни в чем не виноватого вурка превратили в старуху циклопа, оставив копошиться среди уродливых хибар. Оставили доживать свой век в этой грязи и ядовитом тумане среди уродов и калек. Теперь она будет бродить в этом мерзком городе, пинаемая жабами и никому не нужная. Я завернул в центр колодца, захлопнул предназначенную мне камеру.
— Это ты зря. Теперь будешь первым на очереди, — отозвался Крюк.
Я молча сел, поджал ноги. В голове пусто. Мыслей нет.
***
На дно колодца рухнула туша бородавчатого громилы. Тяжело врезалась в пол, разметав сноп грязных капель.
— Такая вот здесь жизнь, малыш, — донеслось сверху. — Удивлен, да? Привыкай.
Знакомый голос. Тот самый дедок сейчас медленно присаживается у края колодца. Устроившись, старик глянул на звездное небо, полюбовался небосводом, весело заговорил:
— Парень, ты веришь в судьбу?
В судьбу? Я не задумывался об этом с тех пор, как попал в этот мир. Размышлял ли я о судьбе в прошлой жизни? Без понятия. Ничего не помню о прошлой жизни.
— Наверное, нет.
— Я вот тоже не верю.
Дедок выудил из-за пояса связку амулетов, тех самых, что я кинул ему под ноги полдня назад.
— Живешь вот так, не веришь, а потом появляешься ты. Поедатель жалкого десятого уровня. Потерянный, несмышленый. Приходишь в город, куда способны попасть далеко не многие. Приводишь с собой троих несчастных, двое из которых теперь бродят в этом городе в обличье уродов.
